Максим Горький - Трое

- Вы горничная? - с любопытством спросил Илья.

Барышня перестала улыбаться, у неё дрогнули брови, она выпрямилась и с важностью сказала:

- Я не горничная, а хозяйка этой квартиры, и муж мой...

- Да разве вы замужем? - с удивлением воскликнул Илья и недоверчиво оглянул сухонькую, стройную фигурку хозяйки. На этот раз она не рассердилась, а засмеялась звонко и весело.

- Какой вы смешной! То горничной называет, то не верит, что замужем...

- Да как верить, ежели вы совсем девочка! - тоже с усмешкой сказал Лунёв.

- А я уже третий год замужем, муж мой околоточный надзиратель...

Илья взглянул ей в лицо и тоже тихонько засмеялся, сам не зная чему.

- Вот чудак! - передёрнув плечиками, воскликнула женщина, с любопытством разглядывая его. - Ну, что же, - снимаете комнату?

- Решённое дело! Прикажете дать задаток?

- Конечно!

- Я часика через два-три и перееду...

- Пожалуйте. Я рада такому постояльцу, - вы, кажется, весёлый...

- Не очень... - усмехаясь, сказал Лунёв.

Он вышел на улицу улыбаясь, с приятным чувством в груди. Ему нравилась и комната, оклеенная голубыми обоями, и маленькая, бойкая женщина. Но почему-то особенно приятным казалось ему именно то, что он будет жить на квартире околоточного. В этом он чувствовал что-то смешное, задорное и, пожалуй, опасное для него. Ему нужно было навестить Якова; он нанял извозчика, уселся в пролётку и стал думать - как ему поступить с деньгами, куда теперь спрятать их?..

Когда он приехал в больницу, оказалось, что Якова только что купали в ванне и теперь он спит. Илья остановился в коридоре у окна, не зная, что ему делать, - уйти или подождать, когда товарищ проснётся. Мимо, тихо шлёпая туфлями, проходили один за другим больные в жёлтых халатах, поглядывая на него скучающими глазами; со звуками их тихого говора сливались чьи-то стоны, долетавшие издали... Гулкое эхо разносило звуки по длинной трубе коридора... Казалось, что в пахучем воздухе больницы невидимо, бесшумно летает кто-то, вздыхая и тоскуя... Илье захотелось уйти из этих жёлтых стен... Но один из больных шагнул к Илье и, протягивая руку, сказал негромко:

- Здравствуй!..

Лунёв поднял глаза на него и отшатнулся, изумлённый...

- Павел!.. И ты здесь?

- А кто ещё? - быстро спросил Павел.

Лицо у него было какое-то серое, глаза смущённо и тревожно мигали... Илья кратко рассказал ему о Якове и воскликнул:

- Как тебя перевернуло!

Павел вздохнул; губы у него вздрогнули; как виноватый в чём-то, низко опустив голову, он хриплым шёпотом повторил:

- Перевернуло...

- Что у тебя? - участливо спросил Лунёв.

- Ну... Будто не знаешь...

Павел мельком взглянул в лицо товарища и снова опустил голову.

- Заразился?

- Конечно...

- Неужто от Веры?

- От кого же? - угрюмо ответил Павел.

Илья тряхнул головой.

- Вот и я когда-нибудь тоже влечу...

Павел, доверчиво глядя в глаза ему, сказал:

- Я думал - ты побрезгуешь теперь мной... Шатаюсь тут, вдруг вижу ты!.. Стыдно стало... отвернулся, прошёл мимо...

- Умён! - с укором сказал Илья.

- Кто тебя знает, как взглянешь? Болезнь поганая... Вторую неделю здесь торчу... Такая тоска, такая мука!.. Ночью - словно на углях жаришься... Время тянется, как волос по молоку... И как будто в трясину тебя засасывает, и некого крикнуть на помочь...

Он говорил почти шёпотом, а лицо у него вздрагивало, руки судорожно мяли полы халата.

- А Вера где? - задумчиво спросил Илья.

- Чёрт её знает, - с горькой усмешкой сказал Грачев.

- Не ходит?

- Приходила раз - я выгнал... Видеть я её не могу! - зло прошептал Павел.

Илья укоризненно взглянул на его искажённое лицо и сказал:

- Ну, это ты ерунду порешь!.. Коли хочешь справедливости, так и сам будь справедлив. Чем она виновата?

- А кого мне винить? - вполголоса горячо воскликнул Павел. - Кого? Я ночи напролёт думаю - отчего моя жизнь скомкалась? Оттого, что я Веру полюбил, да?.. Про мою к ней любовь - в небе звёздами не напишешь!..

Глаза Павла покраснели, из них тяжело выкатились две большие слезы. Он смахнул их со щёк рукавом халата.

- Всё это пустые слова... - сказал Лунёв, чувствуя, что ему Веру жалко больше, чем Павла. - Ты мёд пил - хвалил: силён! - напился - ругаешь: хмелён!.. А каково ей? Ведь и её заразили?

- И её! - сказал Павел и дрогнувшим голосом спросил:- А ты думаешь, не жалко мне её? Я её выгнал... И, как пошла она... как заплакала... так тихо заплакала, так горько, - сердце у меня кровью облилось... Сам бы заплакал, да кирпичи у меня тогда в душе были... И задумался я тогда надо всем этим... Эх, Илья! Нет нам жизни...

- Да-а! - протянул Лунёв, странно улыбаясь. - Творится что-то... мудрёное! Давит всех и давит. Якову отец житья не даёт, Машутку замуж за старого чёрта сунули, ты вот...

Он вдруг тихонько засмеялся и сказал, понизив голос:

- Одному мне везёт! Как о чём подумаю - пожалуйте, готово!

- Нехорошо ты говоришь, - пытливо глядя на него, сказал Павел, смеёшься, что ли?

- Нет, кто-то другой смеётся! Надо всеми нами смеётся кто-то... Гляжу я в жизнь - нет в ней справедливости...

- Я тоже вижу это! - тихо, но как-то всей грудью воскликнул Павел.

На лице его вспыхнули красные пятна, а глаза его засверкали живо и бойко, как, бывало, у здорового.

Они стояли в полутёмном углу коридора, у окна, стёкла которого были закрашены жёлтой краской, и здесь, плотно прижавшись к стене, горячо говорили, на лету ловя мысли друг друга. Откуда-то издали доносился протяжный стон, похожий на гудение струны, которую кто-то задевает через равные промежутки времени, а она вздрагивает и звучит безнадёжно, точно зная, что нигде нет живого сердца, способного успокоить её болезненную дрожь. Павел горел от сознания обиды, нанесённой ему тяжёлой рукой жизни; он тоже, как струна, вздрагивал от возбуждения и торопливо, бессвязно шептал товарищу свои жалобы и догадки. А Илья чувствовал, что слова Павла точно искры высекают из его сердца, они зажгли в его груди то тёмное и противоречивое, что всегда беспокоило его. Он чувствовал, что на месте его недоумения пред жизнью вспыхнуло что-то иное, что вот-вот осветит мрак его души и успокоит её навсегда.

- Почему, ежели ты сыт - ты свят, ежели ты учён - прав? - шептал Павел, стоя против Ильи, сердце к сердцу. И оглядывался по сторонам, точно чувствуя близость врага, который скомкал жизнь его.

- Кто слова наши поймёт? - сурово воскликнул Илья.

- Да! С кем говорить?

Павел замолчал. Лунёв задумчиво посмотрел в глубь коридора. Теперь, когда они замолчали, стон раздался слышнее. Должно быть, чья-то большая и сильная грудь стонала и велика была её боль...

- Ты всё с Олимпиадой? - спросил Павел у Лунёва.

- Да, живу! - усмехаясь, ответил Илья. - Знаешь, - усмехаясь, продолжал он, сильно понизив голос, - Яков дочитался до того, что в боге сомневается...