Петр Краснов - Выпашь

Петрик говорил прописи. Он повторял то, что читал еще у Суворова. Он говорил то самое, что говорили его предки, целая галерея предков, офицеров и солдат. Он удивлялся одному, почему так мало, особенно «ученые» военные, говорили и повторяли эти такие простые истины, неизменно ведущие к победе. Напротив, он теперь часто слышал, что в этой войне ничего этого не нужно, что теперь совсем новая война машин и роль человека в ней ничтожна и незаметна. Петрик не спорил.

Куда же ему спорить с людьми, кого он считал умнее себя, но он неустанно продолжал обходить вагоны и в этом находил забвение от тяготивших его забот и тяжелых воспоминаний.

Душевное горе его было громадно.

В Иркутске Петрик получил телеграмму от Валентины Петровны. Поиски Ферфаксова не привели ни к чему. Ни живых, ни мертвых аму и Настю найти не удалось. Не было найдено и никакого следа. Ферфаксов возвращался ни с чем.

В Челябинске Петрика нагнало письмо от Валентины Петровны. Оно поразило и тронуло Петрика своим спокойным тоном.

"Бог дал — Бог и взял. Да будет благословенно Имя Его", — писала Валентина Петровна. "Я одеревенела под постоянными ударами судьбы и о себе я не думаю.

Только тебя, моего ненаглядного, сохранил бы мне Господь. Меня окружают хорошие люди, и я сама на себя дивлюсь, как я спокойно могу нести свое исключительное горе".

За Самарой на скором поезде приехал Ферфаксов.

Петрик пошел с ним со станции, и они ходили по местечку, где были какие-то, видимо, временные лавки и где пахло пригорелым салом. Пыль тяжким слоем ложилась на их сапоги. Петрик ходил, низко опустив голову, Ферфаксов шагал в ногу со своим сотенным командиром и тихо рассказывал ему все свои похождения и поиски.

Он еще более загорел. Лицо его стало бурым. Концы тонких, слегка вьющихся волос ударяли в золото. Он исхудал за время своих скитаний по лесам и дебрям Маньчжурии — и все пешком! — он исстрадался за свою «командиршу» — что скрывать, — был он в нее влюблен чистой рыцарской любовью.

— Петр Сергевич, верь мне, я был везде, где только они могли их укрыть. Танг-Вен-Фу дал мне самых опытных своих офицеров и солдат. Меня познакомили и свели с хунхузскими вождями Ли-Чи-Тсунгом и Лин-Шен-Ксиеном. За Мопашанем, в глухой пади, я имел с ними свидание. Я пришел к ним, как между нами было сговорено, один и без оружия. Они поклялись мне, что они не имели никакого отношения к этому похищению. И я им верю. Когда разбойник клянется, он никогда не обманывает.

Какая им, в самом деле, корысть похищать твою дочь?

— Месть.

— Это, Петр Сергеевич, не Кавказ. Тут это не принято. Хунхуз знает, что ты не по своей охоте гоняешься за ним, но выполняешь свой долг. Тебя он не осуждает.

Для него это та же война.

— Ты был на Шадринской?…

— Первым делом — туда… Ничего… Был я и у Ванга. Допытывал, подкупал… К тебе там такое хорошее отношение, что я далек от мысли, чтобы это мог сделать он.

— А там… помнишь… где ты упал с коня и ободрался?

— Ходил и туда. Там все разорено. Пустая фанза. Ты, конечно, знаешь, что следователь нашел там сильно разложившийся труп женщины и считает, что эта именно женщина и была "китайской богородицей".

— Значит: нигде? Ничего? Девушка китаянка и такая разумная, как была наша Чао-Ли, и ребенок пропали без всякого следа… Прости меня, Факс, невероятно это как-то…

Ферфаксов густо покраснел. Его лицо стало почти черным. Петрик взял его под руку.

Он понял, что невольно в своем горе обидел напрасно Ферфаксова.

— Не сердись на меня и не обижайся, милый Факс, пойми, как мне это тяжело. И в самом деле: не живыми же они попали на небо?

— Все от Бога, — тихо сказал Ферфаксов. — Из Его святой воли не выйдешь.

— Знаю, Факс, от этого, однако, не легче… Что Аля?

— Командирша… Она впрочем просила ничего этого тебе не говорить… Не хотела тебя тревожить…

— Глупости… Что может меня теперь встревожить?…

— Валентина Петровна думает, что… Но она, правда, просила не говорить тебе этого…

Петрик молча пожал руку Ферфаксова.

— Какие, милый мой, могут быть секреты между мужем и женой, открытые тебе?

— Видишь ли?… Валентина Петровна с Таней и Анной Максимовной прожили на станции Ляохедзы всю первую неделю моих поисков. Валентина Петровна, и Таня тоже, настаивала, что ребенка похитили не хунхузы, но русский… Она даже мне наружность описывала предполагаемого ею похитителя… Рыжий, в веснушках, на обезьяну похожий.

— Ах, это, — густо краснея, сказал Петрик. — Это… да… навязчивая идея…

Давнишние страхи… Ну, а все-таки ты этого рыжего искал?

— Конечно… Раз командирша сказала… как же я мог не искать? И, представь, даже напал на след какого-то варнака. Он жил в городе некоторое время, но незадолго до нашей отправки он исчез, и про него никто из китайцев ничего не слыхал. Знаешь, есть даже подозрение, что это он и есть тот, кто убил Шадрина и женщину на заимке. Но зачем ему могла понадобиться твоя Настенька?

— Ну, значит… живыми на небо!.. Пойдем, однако, сейчас отправлять будут.

Петрик пошел к поезду. Ферфаксов шел сзади него и, когда Петрик оглянулся, — он увидал Факса с опущенной головой. Сзади Факса шел его Бердан с поджатым хвостом.

Странное сходство было между ними. Петрик подумал, что, если бы у Факса был хвост, он был бы так же поджат, как хвост Бердана. И ему стало жаль Ферфаксова.

В их «миксте», где было два отделения — большое и малое — в большом на верхней полке крепко спал Кудумцев. Петрик с Ферфаксовым прошли в малое отделение.

— Как ты нашел Алю? На чем же она порешила?

— Я проводил командиршу до Харбина и перед отъездом навестил ее. Она поступает «сестрой» в ту же летучку, где и Анна Максимовна. Она бывала, и довольно часто, у Замятиных… Знаешь того инженера… — Ферфаксов опять покраснел.

— Что меня на дуэль хотел вызвать? Скажите, какая дружба!

— Матильда Германовна приняла большое участие в горе Валентины Петровны.

— Что же? Аля там, поди, в карты играет?

— Там больше в карты не играют.

— Новости… С каких это пор?

— С того самого дня. Оказывается, Замятин тогда казенные деньги проиграл — и крупную сумму. И дал зарок…

— Скажи, пожалуйста, какая добродетель!.. Ну, спасибо, милый Факс, ты, поди, устал с дороги. Ступай, отдохни. Премного тебе благодарен. Невозможное, конечно, невозможно… Значит: на небе. Я думаю, однако, что Але легче было бы увидеть Настеньку мертвой, чем так ничего о ней не знать?

— Не думаю. Валентина Петровна глубоко верит, что Настенька жива и что Господь ее спасет.

Когда Ферфаксов вышел, Петрик сел у окна. Странное чувство свободы и какой-то легкости охватило его, точно опять он был в холостом полку, где не было никаких забот.