Петр Краснов - Мантык, охотник на львов

— По водѣ пойду… и ничто!» — думалъ онъ, прыгая въ воду. — «Ангеломъ прикажетъ и подхватятъ меня на крылья и доставятъ куда надо».

Прыгнулъ смѣло, окунулся въ теплую, плотную воду, выплылъ и поплылъ къ лодкѣ, что была подальше. Мантыкъ понималъ, что онъ — бѣлый, а они — черные, и что онъ примѣтенъ, и потому торопился, и плылъ, глубоко погрузившись въ воду. Быстро взобрался въ лодку, схватилъ лежавшій на днѣ чей-то бѣлый плащъ и закутался имъ съ головою. — Увидали — пропалъ. Не увидали — ладно, нуда и такъ и этакъ выкручусь. Весело было у Мантыка на сердцѣ!

Противъ него, на веслахъ, сидѣлъ очень худой, темнокоричневый парень лѣтъ восемнадцати. Курчавая голова была покрыта бѣлой глиной. Темное лицо улыбнулось бѣлыми зубами. Мантыкъ осмотрѣлъ худощавое сложеніе дикаря, тонкія, точно плети, руки и худыя ноги и быстро сообразилъ: — «я сильнѣе его».

Мантыкъ оскалилъ крѣпкіе зубы и улыбнулся самой привѣтливой улыбкой. Собралъ въ памяти всѣ слышанныя имъ въ послѣдніе дни абиссинскія слова и выпалилъ ими:

— Уракатъ… негусъ негусти… бакшишъ… [51] Бумага… негусу (его величеству)… дамъ на чай!

Досталъ изъ кармана на поясѣ золотую двадцатифранковую монету и показалъ дикарю.

Дикарь сомаліецъ по абиссински не зналъ. Но онъ понялъ два слова — «негусъ» и общевосточное «бакшишъ». Онъ улыбнулся и кивнулъ головою въ знакъ того, что Мантыкъ можетъ располагать имъ.

Мантыкъ показалъ рукою на берегъ. Не на молъ, отъ котораго отчаливала бѣлая шестивесельная шлюпка агента пароходнаго общества и гдѣ готовились къ отплытію большіе катера, чтобы забрать пассажировъ и ихъ багажъ, а на песчаную полосу берега немного въ сторонѣ отъ города. Дикарь понялъ его. — Франкъ? — спросилъ онъ его. — Итали?

Мантыкъ отрицательно покачалъ головою и сказалъ: — Арабъ

Онъ и правда, — смуглый отъ загара, съ неотмытою и послѣ морского купанья угольною пылью, черноволосый и темноглазый, съ черными бровями походилъ на араба.

Сомаль [52] На побережьи Таджурскаго залива живетъ полукочевое, негрское племя «сомали». быстро гребъ, и пирога неслась къ берегу, гдѣ въ бѣлую пѣну съ легкимъ шипѣніемъ разсыпались волны прилива. Голубая волна нѣжно подхватила легкую лодку и бережно поставила на песокъ. Дикарь выскочилъ въ воду, Мантыкъ послѣдовалъ его примѣру, и они вытащили лодку на берегъ и отнесли ее туда, гдѣ гряда сѣрыхъ камней и черныхъ водорослей обозначила предѣлъ приливныхъ волнъ.

Злкрѣпивъ лодку, сомаль остановился и ожидалъ или бакшиша или дальнѣйшихъ приказаній Мантыка. Но словарь абиссинскихъ словъ былъ исчерпанъ, и Мантыку оставалось только прибѣгнуть къ мимикѣ, къ жестамъ, поясняя ихъ просто Русскими словами, исковерканными на дикій ладъ. И Мантыкъ началъ свою рѣчь.

— Ты понимаешь, милый человѣкъ. Домъ… мэзонъ… Хижина… ля кабань… Понялъ? Гдѣ твои папа, мама живутъ? Ладно… Моя кушъ — кушъ хочетъ. Ъсть, страсть охота. Понялъ?

Сомаль понялъ. Онъ показалъ рукою, что его хижина далеко. За горами. До вечера не дойти. Мантыкъ его тоже понялъ.

— Это самое хорошее, милый человѣкъ. Пока что я безъ паспорта. Кто я?.. Подъ непріятность можно попасть… И тогда, адью — прощай, львы и вся моя сложная комбинація.

Мантыкъ довѣрчиво опустилъ золотую монету въ руку дикаря и сказалъ.

— Ну пойдемъ… Нечего намъ тутъ себя на берегу обнаруживать.

Сомаль повелъ Мантыка въ обходъ города, мимо бѣдныхъ грязныхъ хижинъ, плетеныхъ изъ камыша. Онъ вошелъ въ одну изъ такихъ хижинъ и вынесъ «гомбу», тыквенную бутылку, хлѣбъ, плащъ желтосѣрой легкой матеріи и два длинныхъ легкихъ копья. Онъ далъ бутылку

Дальше вглубь Абиссиніи живутъ въ пустынѣ дикари — «Данакили» и среди абиссинцевъ негры-земледѣльцы — «галласы».

Мантыку и знакомъ показалъ, чтобы Мантыкъ напился. Въ «гомбѣ«было теплое козье молоко. Мантыкъ, два дня ничего не ѣвшій, съ наслажденіемъ выпилъ половину и, неохотно отрываясь, подалъ бутылку сомалю. Но дикарь, замѣтившій голодное выраженіе лица Мантыка, показалъ, чтобы Мантыкъ пилъ до дна. Мантыкъ допилъ бутылку и закусилъ кисловатымъ, полусырымъ хлѣбомъ. Дикарь подалъ ему копье и пошелъ впереди, за деревню. Мантыкъ, подражая дикарю въ манерѣ носить копье, бодро пошелъ за нимъ.

Мантыкъ шелъ босой и, съ непривычки, ему было больно ступать по горячему песку, мѣстами покрытому черными ноздреватыми камнями. Солнце нестерпимо пекло обнаженную голову. Сомаль велъ Мантыка по едва замѣтной, но, видно ему хорошо знакомой тропинкѣ, между камней и рѣдкихъ сухихъ кустовъ низкой и чахлой мимозы. Городъ съ бѣлыми домами, желѣзнодорожная насыпь, большой зеленый садъ широкимъ прямоугольникомъ раскинувшійся въ пустынѣ, верстахъ въ четырехъ за городомъ, небольшие квадраты зеленыхъ огородовъ остались позади. Мантыкъ углублялся въ пустыню. Не такою представлялась ему Африка со львами, слонами, гиппопотамами и жираффами. Мѣстность была однообразная и унылая. Она незамѣтнымъ уклономъ поднималась отъ берега. Это была песчаная пустыня, покрытая черными камнями. Точно какое-то громадное жерло вулкана нѣкогда выбросило страшнымъ, раскаленнымъ дождемъ эти точно обгорѣвшіе камни, и покрыло ими пустыню на громадномъ протяженіи. Кое-гдѣ пучками торчала синевато-сѣрой жесткой щеткой колючая трава. Она не скрашивала пустынности берега.

Мантыку казалось, что тутъ никакая жизнь не возможна. Одно слово — пустыня! Но, вдругъ, изъ за камней выскочилъ, заставивъ Мантыка вздрогнуть отъ неожиданности, заяцъ и помчался, скрываясь въ складкахъ горы. Мантыкъ успѣлъ замѣтить, что онъ былъ мелкій, красноватый и какой то, точно облѣзлый. Сомаль, приостановившись, показалъ Мантыку на пару шакаловъ. Они стояли и точно разсматривали новаго гостя пустыни. Они походили на некрупныхъ собакъ и были сѣроваты, съ грязною шерстью и стоячими волчьими ушами. Замѣтивъ, что на нихъ смотрятъ, они побѣжали сначала рысью, а потомъ волчьимъ скокомъ и скрылись, какъ и зайцы. Какія то птицы летали вдали, а, когда стали подниматься на гору, — степной орелъ рѣялъ надъ ними. Эта неприглядная, мертвая на видъ пустыня жила своею скрытою жизнью и разгадать эту жизнь предстояло Мантыку.

Около полудня, въ небольшой разсѣлинѣ между черныхъ скалъ, съ песчанымъ дномъ, въ тѣни отъ камней сдѣлали привалъ и Мантыкъ довѣрчиво заснулъ на пескѣ, укутавшись плащомъ — «шамою». Часа въ два пошли дальше.

Солнце ровнымъ краснымъ шаромъ спускалось съ лиловаго неба къ фіолетовымъ горамъ. Отъ сомаля и Мантыка по пустынѣ тянулись длинныя синія тѣни, когда сомаль свернулъ съ тропинки и пошелъ прямо на гору.

Едва солнце скрылось за горизонтомъ, какъ наступила вдругъ, безъ такъ привычныхъ Мантыку сумерекъ, темнота и звѣзды заиграли въ небѣ. Сомаль поднимался. За нимъ шелъ Мантыкъ. У него не было страха. Онъ вѣрилъ, что дикарь его не предастъ. Гдѣ то вдали показался костеръ. Залаяли собаки. Потянуло запахомъ гари, дыма, ладана и жилья. Еще около часа Мантыкъ, изнемогая отъ жары, усилившейся съ наступленіемъ ночи, на подбитыхъ, израненныхъ ногахъ карабкался за сомалемъ въ гору, пока, наконецъ, не оказался на небольшой площадкѣ, мутно озаренной пламенемъ костра. Надъ костромъ висѣлъ глиняный горшокъ съ какимъ то варевомъ. Худая женщина, съ сѣдыми волосами, одѣтая въ сѣрую рубашку до пятъ, черная, похожая на вѣдьму, стояла надъ костромъ. Въ каменномъ загончикѣ толпились козы. Оттуда слышалось мѣрное журчаніе доенія. Тамъ сидѣла молодая черная женщина. Изъ камышевой хижины вышелъ почти голый старикъ и заговорилъ съ приведшимъ Мантыка сомалемъ.