Петр Краснов - Мантык, охотник на львов

Мальчика стали поить изъ бутылокъ. Онъ пилъ небольшими глотками и по мѣрѣ того, какъ онъ пилъ, онъ какъ бы ослабѣвалъ. Голова его клонилась на грудь. Онъ задремывалъ.

Мантыкъ спросилъ у одного изъ абиссинскихъ ашкеровъ, что дѣлаютъ съ мальчикомъ.

— Это либечай, — сказалъ ашкеръ. — У него даръ видѣть то, что было. Онъ можетъ находить украденныя вещи. Ему дали питье. Онъ заснетъ и увидитъ то, что было въ Минабеллѣ. Онъ увидитъ человѣка, взявшаго кладъ, увидитъ, куда онъ его понесъ и пойдетъ по его слѣдамъ. Вотъ если ему придется переходить рѣку — чары пройдутъ и надо будетъ его снова поить.

Мальчикъ легъ на альгу и крѣпко заснулъ. Всѣ стояли въ ожиданіи. Вдругъ сонъ либечая сталъ тревоженъ.

Онъ стоналъ и охалъ. Нѣсколько разъ крикнулъ по-абиссински: — «не тронь… не тронь»… Потомъ слабымъ голосомъ сказалъ: «ужасно».. И еще немного погодя: «какъ далеко… нѣтъ… идутъ сюда»… Онъ вдругъ вскочилъ. Глаза его были широко раскрыты, но, казалось, онъ ничего не видѣлъ. Нѣсколько мгновеній мальчикъ стоялъ въ какой-то нерѣшительности. Онъ точно былъ очень слабъ. Тонкія ноги едва его держали, Потомъ онъ порывистымъ движеніемъ закутался въ шаму, какъ кутаются абиссинцы, когда собираются въ далекій путь, взялъ длинную тонкую трость и рѣшительно вышелъ изъ хижины. Шагахъ въ десяти за нимъ шли ашкеры и старый хакимъ, поившій его напитками, за ними Мантыкъ и немного поодаль мистеръ Брамбль, окруженный слугами. Казалось, — мистеръ Брамбль былъ встревоженъ и заинтересованъ всѣмъ происходившими

Когда вышли на площадь — остановились. Либечай стоялъ на бѣлой площади Гэби и, стоя, спалъ. Все кругомъ было прочеканено серебромъ. Все сіяло въ лучахъ ущербнаго розоваго мѣсяца. Тамарисковыя деревья кидали узорную голубую тѣнь на бѣлые камни мостовой, бананы подняли вверхъ свои длинные громадные листья и ярко блестѣли бѣлыя стѣны прямоугольныхъ мастерскихъ негуса. Широкія ворота гэби были растворены. Тамъ неподвижно сидѣла, укутавшись бѣлыми плащами, стража. Копья блистали надъ черными головами ашкеровъ. Было такъ тихо въ воздухѣ, что пламя свѣтильниковъ въ рукахъ у ашкеровъ не колебалось.

Либечай сдѣлалъ три неровныхъ, спотыкающихся шага, точно ища куда ему идти, и затѣмъ побѣжалъ къ воротамъ. За нимъ устремились ашкеры и съ ними Мантыкъ. хакимъ съ гомбою какого-то питья и, значительно пріотставъ, мистеръ Брамбль со своими слугами.

Такъ выбѣжали они за ворота и направились внизъ, сначала широкими проходами между плетней, заборовъ и хижинъ, потомъ узкой уличкой, ведшей на большую дорогу, идущую на Бальчи, ту самую, по которой пришелъ въ Аддисъ-Абебу Мантыкъ.

Постройки кончились. Узкая тропинка шла между высокой сухой травой, колючихъ кустовъ и кдсматаго можжевельника. Воздухъ былъ свѣжъ и душистъ. Впереди въ глубокой впадинѣ голубымъ казался туманъ. Тамъ мѣрно шумѣла по камнямъ черная рѣчка Хабана.

Мальчикъ прошелъ мимо большой бѣлой постройки бывшаго Русскаго госпиталя и сталъ спускаться по крутизнѣ къ рѣкѣ.

Старый хакимъ вздохнулъ подлѣ Мантыка.

— Придется, — прошепталъ онъ, — начинать все сначала, если только онъ войдетъ въ воду.

Либечай дошелъ до крайнихъ камней и остановился. Онъ сталъ топтаться вдоль рѣки, Туда и назадъ. Или онъ не рѣшался войти въ темную, бурно шумящую рѣку, или онъ что-то раздумывалъ. Потомъ рѣзко повернулъ назадъ и кинулся къ Аддисъ-Абебѣ такъ быстро, что ашкеры и слуги мистера Брамбля едва успѣли ему дать дорогу. Онъ духомъ взлетѣлъ на крутой берегъ и окраиной города, узкими, круто извивающимися между хижинъ бѣдноты тропинками выбѣжалъ на Габайу — мѣсто базара и тутъ сталъ зигзагами носиться по площади, точно что-то искалъ.

Потомъ рѣшительно, видно уже твердо зная, куда надо идти, вошелъ въ городъ со стороны Габайи и переулочками углубился въ западную часть Аддисъ-Абебы.

Тутъ все было погружено въ мертвый сонъ. Плетневыя ворота были приперты, маленькія камышевыя хижины стояли въ дворахъ. Пахло ладаннымъ дымомъ, горѣлою соломою и куринымъ пометомъ.

Когда либечай проходилъ мимо дворовъ — дворы продолжали спать, но едва показывались ашкеры — собаки начинали злобно лаять за воротами, кричали пѣтухи и надрывно, давясь и икая, вопили ослы. Вдругъ распахивались ворота и сухощавый абиссинецъ въ грязной, серо-желтой шамѣ появлялся въ нихъ и смотрѣлъ широко раскрытыми глазами на бѣжавшую по улицамъ толпу.

Либечай бросилъ трость и вытянулъ обѣ руки впередъ, поднявъ ладони. Онъ точно видѣлъ того, кого онъ преслѣдовалъ и боялся наткнуться на него. Лицо либечая выражало ужасъ. Потъ лилъ съ него градомъ.

Дворы становились меньше, хижины бѣднѣе, заборы и плетни ниже. Воротъ не было и въ открытые проходы въ лунномъ обманчивомъ свѣтѣ четко чеканились невзрачныя бѣдныя скирды, круглые курятники и склады соломы и хлѣба. Косматая скотина дремала подъ открытымъ небомъ.

Мальчикъ вбѣжалъ въ чей-то дворъ, закружился по нему, и упалъ на ворохъ соломы, лежавшій въ углу. Забился въ корчахъ. Хакимъ бросился къ нему и сталъ его поить. Либечая положили на разостланную на землѣ шаму, завернули въ нее и понесли со двора. Онъ былъ, какъ мертвый.

Во дворѣ распоряжался помощникъ Афа-негуса и баламбарасъ, командовавшій ашкерами.

Въ дверяхъ невзрачной темной хижины появилась старуха въ грязномъ землистомъ рубищѣ. Сѣдыя космы волосъ неопрятно торчали на черной головѣ. За края ея рубашки цѣплялось двое дѣтей. Молодая женщина испуганно смотрѣла изъ-за ея плеча. Во дворѣ терпко пахло ладаномъ и углями.

Ашкеры, по приказанію помощника Афа-негуса, охапками растаскивали солому. Подъ нею показался небольшой сундучекъ — аршинъ въ длину, полъаршина шириною. Мантыкъ узналъ Русскую работу. Такой, только побольше, сундукъ былъ и у Колиной матери.

Покрашенный когда-то въ темно-малиновую краску съ черными разводами, окованный по краямъ и крестъ на крестъ желѣзомъ, онъ облинялъ, облѣзъ и былъ выпачканъ въ желтоватой землѣ, крѣпко въ него въѣвшейся. Желѣзо проржавѣло насквозь и осыпалось кусками. За сундучкомъ лежала небрежно скомканная солдатская сѣрожелтая шама. Ашкеръ развернулъ ее — на ней были черныя пятна крови.

Помощникъ Афа-негуса тщательно собралъ найденныя въ соломѣ вещи и завернулъ ихъ въ свою шаму.

Мантыкъ, до сего времени сохранявшій бодрость, задумался. Онъ посмотрѣлъ на англичанина. Мистеръ Брамбль былъ невозмутимо спокоенъ. Трубка съ вонючимъ англійскимъ табакомъ была у него во рту. Мантыкъ незамѣтно вышелъ со двора и легко, бѣгомъ, бѣгомъ, абиссинской скорой побѣжкой, побѣжалъ къ дворамъ, гдѣ помѣщалась негусова гвардія.

Минуту спустя, онъ скакалъ на сѣрой лошади изъ Аддисъ-Абебы, направляясь къ Бальчи, за нимъ едва поспѣвалъ абиссинецъфарассанья. Бѣлыя шамы мотались у нихъ за плечами и, когда попадали онѣ въ лучи луннаго свѣта, казались выкованными изъ сверкающаго серебра крыльями…