Петр Краснов - От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 1

— Заложено, господин полковник.

— Эх жалко, водочки нет. Водчонки бы теперь дать, в самый раз. Ночью 1-й батальон должен переправиться и окопаться по дороге кремальерами, — отчеканивая сочное слово, говорил Дорман. — Семен Дорофеич, сможете подать туда две батареи?

— Это как мост, — отвечал смуглый чернобородый артиллерийский полковник.

— А броды не пробовали?

— Не пройдешь. Где мелко — топко, не вытянешь, на броду пониже — замки зальет, по дну волочить придется, хлопот много.

— Да мост, господин полковник, часа через два готов будет, — сказал худой офицер.

— Ну, ладно. Итак, господа, обед, обед и обед. Без жратвы, чтобы на том берегу ни одного человека не было. Узнаю, если кто не накормил, не взыщите, ротного командира от роты отставлю и вам, господа батальонеры, не поздоровится. Ну, идемте.

Дорман встал. Он находился в том исключительно счастливом настроении, которое дает победа. Он не чувствовал усталости и не испытывал голода, хотя жадно съел полкурицы и два больших ломтя хлеба и выпил быстрыми глотками три стакана невкусного чая. Он неустанно говорил, то диктовал донесение, то отдавал приказания, он не видел грязного селения, у большинства домом которого были выбиты от артиллерийского огня стекла, не замечал затоптанных в землю трупов, не спрашивал о потерях. Он чувствовал только одно, что он с полком выгнал из Нового Корчина австрийскую бригаду, что он взял около трех тысяч человек, что о нем теперь послана телеграмма, что его имя теперь на устах у всей России. Ему грезился Георгиевский крест и, может быть, генеральский чин. Все зависит от дальнейшего, и все силы своего ума и воли он напрягал на то, чтобы это дальнейшее вышло также хорошо. Ему, полковому командиру, молодому сорокадвухлетнему полковнику, подчинили еще два полка из дивизии и полк казаков. Сердце у него быстро билось, земля не чуялась под ногами, молодою стала походка и звонким и звучным голос.

— Господа, прошу по местам, согласно приказу. Наблюсти за тем, чтобы люди не шатались по местечку.

Он отдал общий поклон и, взяв Карпова под локоть, пошел из комнаты.

За те полчаса, которые Карпов провел в доме, картина посада совершенно изменилась. Солнце скрылось за горизонт, и на западе горела только узкая темно-красная зловещая полоса. Луна высоко поднялась на небе, и под ее серебристыми лучами костел, каменные столбы ограды, маленькие жалкие еврейские домики приняли сказочно красивый вид. Почти всюду окна были освещены. Стрельба затихла, и во всю ширину улицы, не обращая внимания ни на грязь, ни на трупы, толпились солдаты. Лошади в загрузшем передке каким-то чудом остались живы и были уведены, и теперь люди возились, выпрастывая из грязи упряжь с убитых лошадей. Пленных куда-то угнали, и за костелом дымили и сверкали топками кухни, пахло вареным мясом, слышался гомон людей и смех. Вся площадь была покрыта чавкающими и икающими солдатами. Повсюду вспыхивали огоньки — загорались папироски.

— Это какой батальон? — властно, хозяйственно крикнул Дорман.

— Первый… первый… первый, ваше высокоблагородие, — раздались с разных мест голоса.

Дорман через толпу направился к кухне.

— Всё выбрали? — спросил он у кашевара.

— Нет. Чуток остался.

— Ну, плесни!

Кашевар нагнулся над большим кухонным котлом, размешал черпаком щи и, зачерпнув со дна, подал на черпаке Дорману. Ближайший к ним солдат достал ложку.

— Перца мало, — пробуя, сказал Дорман.

— Нигде достать не могли, — отвечал сзади фельдфебель.

— Эх, вы! А запас? Запас! Помнишь, — обратился он к кашевару, — про монаха. А? Запас хлеба не жрет и денег он не просит…

И Дорман сочно договорил циничный меткий русский стих. Кашевар и стоявшие вблизи солдаты захохотали.

— Это точно, ваше высокоблагородие.

К Дорману подошел командир 1-йроты. Это был капитан лет тридцати, с красивым загорелым лицом. Увидавши Карпова, он представился ему:

— Капитан Козлов.

— Ну, как у вас настроение, Александр Иванович?

— Прекрасно, спокойно, — отвечал капитан.

— Вы первые.

— Слушаю-с.

Дорман пошел дальше. Боковой дорожкой, сзади костела, он спустился к реке. Ночь была холодная, морозило. Местами, где меньше ходили люди, грязь уже сковало, и тонкие лужицы хрустели свежим ледком под ногами. Странно было видеть поэтому на берегу раздетых, в одних рубахах, людей; пожилые, большинство бородатые, кто с черной, кто с рыжей, кто с седеющей бородой, в пестрых рубахах на голом худощавом теле, поросшем волосами, они топтались на берегу, не решаясь идти в темную ледяную воду.

— Ну пошел, пошел, что ль! Кто поотчаянней, — кричал такой же раздетый седой человек с большим животом, притоптывая ногами по холодному песку. — Ня бось, не утонешь.

— Утонуть не утонешь, простудиться можно, — отвечал солидно бородатый мужик.

— Ах ты! Все одно помрешь, — закричал старик. — Ну, ребята! За веру, Царя и Отечество! Айдате, что ль!

И старик бросился в воду.

— Ах, ой! Ух! Ай-я-я-яй! — закричал он из воды точно обожженный. — Ничего, робя, привыкнешь… Тащи топор кто-нибудь. Емельянов, черт, пошел, что ль…

Раздетые люди стали, охая и ухая, входить в воду, и застучали топоры. На старые обгорелые сваи насаживали толстые бревна, устраивая мост для артиллерии. Работала ополченская саперная рота.

Старый, лет пятидесяти, офицер, командир роты, сидел на подвезенных бревнах, хмурился и пожимал плечами. Увидав Дормана, он подошел к нему.

— Все простудятся, все помрут, — мрачно сказал он, указывая на рабочих.

— Ну, что же поделаешь. А нам мост нужен. На то война.

— Эх, что и говорить, — безнадежно махая рукой, сказал старик. Дорман с Карповым пошли вверх по реке по берегу и против шоссе увидали на месте главного моста узенький мост в одну дощечку. По нему проходили взад и вперед люди.

— Постойте там, — крикнул адъютант Дормана. — Не ходи, ребята. Командир полка.

Люди на том берегу остановились, и Дорман, за ним Карпов, Кумсков и пехотный адъютант прошли по доске над темною рекой.

Противоположный берег поднимался сажени на две над водою. Дорога врывалась в него и шла прямая вдаль. Вся она простреливалась ружейным огнем неприятеля. Незаметная за шумом и гамом полного людьми Нового Корчина стрельба здесь стала отчетливо слышна. Выстрелы, то одиночные, то сливаясь по два, по три, следовали непрерывно и также непрерывно посвистывали, щелкали и клокотали в воздухе пули.

Дорман тяжело вздохнул.

— Одна верста до него, — сказал он. — Здесь впереди только команда охотников.

Он быстро прошел по ровному полю к небольшому, глубокому окопу и спрыгнул в него. В окопе были люди. Там сидел артиллерийский генерал с молодым артиллерийским офицером, телефонист и пехотный поручик. Место оставалось только для двоих.