Петр Краснов - Подвиг

Молодой человѣкъ съ открытымъ улыбающимся лицомъ, въ рубашкѣ безъ галстуха, въ пестрыхъ въ полоску штанахъ, съ книгами подъ мышкой, безъ шляпы, стриженый по модѣ, какъ и его Мишель Строговъ стригся, на темени кустъ торчащихъ волосъ и бритые виски шелъ, направляясь прямо на Нордекова.

— Гражданинъ, скажите, какъ пройти на улицу товарища Скороходова?

Нордековъ остановился. Недоумѣнiе было на его лицѣ. Студентъ? … Нордековъ привыкъ видѣть студентовъ въ формѣ, быть можетъ, и бѣдно, но опрятно одѣтыхъ, этотъ … Кто онъ? И вспомнилъ — Вузовецъ.

— Можетъ, не знаете, раньше была Большая Монетная?

Нордековъ совсѣмъ смутился. Онъ прекрасно зналъ, гдѣ была Большая Монетная. Пройти еще шаговъ пятьсотъ и проспектъ пересѣчетъ эта улица. Но признать, что онъ знаетъ Большую Монетную и не знаетъ улицы «товарища Скороходова», — показать, что онъ прiѣзжiй. Въ каждомъ встрѣчномъ Нордековъ видѣлъ агента Гепеу, шпiона, доносчика. Кто этотъ веселый молодой человѣкъ съ быстрыми насмѣшливыми глазами? Дѣйствительно Вузовецъ, или … Нордековъ уже взялся за стило.

— He знаю, гражданинъ, не знаю-съ, — быстро сказалъ онъ.

«Приподнимать каскетку или нѣтъ», — мелькнуло въ головѣ. «Провалился … пропалъ … Первый блинъ комомъ», — думалъ онъ и не зналъ, что же дѣлать, но Вузовецъ быстро кинулъ:

— Извиняюсь, — и пошелъ дальше.

«Вотъ она и Большая Монетная, а вѣдь тотъ молодой человѣкъ идетъ въ противоположную сторону. Позвать его?.. Нѣтъ, онъ уже далеко. Чего добраго завяжется разговоръ, ну и влипну» …

На углу стояла желѣзная тумба для окурковъ и бумагъ. Шестъ съ вывѣской, гдѣ было написано: — «улица имени тов. Скороходова» и указатель номеровъ домовъ торчалъ сбоку. Совсѣмъ какъ въ Берлинѣ!

Солнце пригрѣвало. Отъ мокрыхъ асфальтовъ поднимался прозрачный паръ. Нордековъ выбрался на Невскiй. Здѣсь было чище. Кое-гдѣ яркая раскраска домовъ и громадныя аляповатыя въ кубистическомъ стилѣ намалеванныя афиши на круглыхъ будкахъ рѣзали глазъ, но это былъ тотъ же Невскiй, какимъ зналъ его Нордековъ. Онъ читалъ вывѣски. «Промбанкъ», «Ленинградскiй коммунальный банкъ», «Ленинградское соединенное общество взаимнаго кредита» … Какъ-то не совмѣщалось это съ представленiемъ о государствѣ, гдѣ капиталъ отмѣненъ. Въ окнахъ книжнаго магазина были разложены книги. Нордековъ остановился передъ ними. Надъ магазиномъ была вывѣска: «Рабочее издательство «Прибой». Нордековъ зналъ эти книги. Ястребовъ показывалъ и заставлялъ учить ихъ. «Библiотека для всѣхъ», «Ленинская библiотека», «Коммунистическiй Университетъ на дому», «Ленинскiй Комсомолъ», «Искра» … Все это за зеркальнымъ стекломъ магазина показалось Нордекову особенно внушительнымъ. Нордековъ отошелъ отъ окна и посмотрѣлъ еще разъ на Невскiй. Онъ былъ все тотъ же милый, родной Невскiй. Такой, какъ былъ во времена воспѣвшихъ его Пушкина и Гоголя. И каланча надъ Думой и вдали, надъ зеленою полосою Александровскаго сада, Адмиралтейская игла съ золотымъ корабликомъ. Панели Пудожскаго камня, асфальтовые троттуары и перевернутый для ремонта торецъ, съ рогатками по сторонамъ. Звонили трамваи. Они неслись цѣлою чередою: 12-й, 23-й, 14-й и 7-й. Все было какъ и прежде.

Нѣтъ, это только такъ казалось. Городъ остался. Дома остались, трамваи остались, но былъ городъ точно завоеванъ непрiятелемъ. Толпа на Невскомъ была не та. Нордековъ долго подбиралъ сравненiе. Точно пожаръ выгналъ на улицу обитателей гостинницы, и они выскочили, кто во что успѣлъ одѣться. Пожилой человѣкъ съ пухлымъ, бритымъ актерскимъ лицомъ шелъ навстрѣчу. На немъ была рубашка, желтоватые, просторные штаыы съ помочами и обнажекная лысая голова. Онъ шелъ медленно. Его костюмъ не стѣснялъ. Какъ не стѣснялъ онъ никого здѣсь. Блузки, небрежно подоткнутыя подъ юбки, короткiя платья, мало кто изъ женщинъ былъ въ чулкахъ, мало кто въ шляпкѣ, какъ и мужчины — большинство безъ шляпъ. Во всѣхъ какое-то «опрощенiе», какое-то «наплевательство» надъ костюмомъ и модой и будто вызовъ самимъ приличiямъ. Бѣдность? Нѣтъ, не только бѣдность, но и умыселъ. И такъ это было странно видѣть въ Державномъ, всегда такомъ подтянутомъ Петербургѣ!

Встрѣчались и красноармейцы и, должно быть, курсанты. Они казались щеголевато и хорошо одѣтыми. Но когда вглядѣлся въ нихъ Нордековъ, онъ понялъ, что они только казалисьхорошо одѣтыми, казались на фонѣ этой грязной и бѣдной толпы. Ихъ смятыя фуражки съ небрежно пришпиленной красной звѣздой, ихъ шаровары съ уродливыми «бриджами», пузатыми на короткихъ нестройныхъ ногахъ, ихъ плохо одернутыя рубашки и грубый ремень: все это было низко-сортное и отнюдь не щегольское.

Вдали, какъ видѣнiе прошлаго, какъ призракъ стараго Петербурга, шла старуха. На ней была большая старомодная черная шляпа, длинная юбка спускалась до самыхъ носковъ. Тонкiй, горбатый носъ на блѣдномъ, цвѣта слоновой кости лицѣ заострился, какъ у мертвеца, голодныя складки легли вдоль щекъ. По нимъ шли нездоровыя коричневыя пятна … Человѣкъ, несшiй передъ нею корзину сливъ, обронилъ одну и она упала въ грязь и разбилась. Старуха быстро оглянулась и, хищнымъ движенiемъ нагнувшись, подобрала и спрятала сливу въ рукавѣ. Дѣвушки съ молодыми людьми увидали ея движенiе. Они злобно покосились на старуху, оскалили молодые крѣпкiе зубы и скуластая дѣвица съ гадкой усмѣшкой крикнула на всю улицу:

— Поди изъ графьевъ какихъ! … Барыня была! … Побируха старая!..

Вся компанiя захохотала.

Ее, этотъ призракъ стараго, умершаго Петербурга они только терпѣли. Они — завоеватели! … Строители новой, прекрасной жизни!

Нордековъ вспомнилъ, какъ однажды сказалъ его сынъ, Шура, его тещѣ, что людей старше шестидесяти лѣтъ надо усыплять … Эту не усыпили … Ей дали жить … Но … какъ!!.

Холодныя струи побѣжали по спинѣ Нордекова. Стало страшно. Онъ ускорилъ шаги. Думскiе часы показывали приближенiе часа, когда еще на Россiйскомъ острову было условлено свиданiе съ мѣстнымъ «братомъ Русской Правды» …

Было воскресенье. Въ церкви, куда вошелъ Нордековъ, шла литургiя. И тутъ было не то, чего ожидалъ Нордековъ. Церковь не была полна. Она не «ломилась» отъ молящихся, но она и не была пуста. И не были въ ней только старики и старухи. Много было и молодежи, Вузовскаго и рабочаго вида. Стройно и хорошо пѣлъ маленькiй хоръ изъ восьми человѣкъ. Старый священникъ служилъ съ умилеиною вѣрою.

Обѣдня приходила къ концу. Причетникъ вынесъ маленькую скамеечку — будетъ колѣнопреклоненная молитва. Кто опустился на колѣни, кто остался стоять. Нордековъ не преклонилъ колѣнъ: — такъ легче оглядѣть прихожанъ.

На священникѣ старыя, очень потертыя ризы. Онъ съ большими страдающими, изступленными глазами, неровной торопливой походкой прошелъ на середину храма.