Петр Краснов - Подвиг

Эта ниточка — широкая и веселая рѣка неслась теперь передъ Ранцевымъ въ низкихъ берегахъ. Подувалъ ледяной вѢтерокъ навстрѣчу теченiю и вздымалъ рѣзвыя волны, покрытыя бѣлопѣнными гребешками. Въ этой пустынной рѣкѣ было нѣчто обдрящее и въ то же время что-то точно неземное, потустороннее. Она напоминала рѣки, описанныя Эдгаромъ Поэ, рѣки фантастическихъ странъ, гдѣ по лугамъ растутъ асфодели и гдѣ время стоитъ неподвижно. Рѣка была широка и глубока. Песчаный берегъ круто уходилъ въ ея прозрачныя зеленыя волны. На немъ лежали камни, гранитные и гнейсовые валуны. Въ ихъ розовыхъ и сѣрыхъ бокахъ, испещренныхъ бѣлыми и черными крапинами кварцевъ, въ пупырышкахъ зеленаго мха, выпуклыми подушечками покрывавшихъ ихъ, была какая-то особенная яркость … Противоположный берегъ вздымался крутымъ обрывомъ. На немъ росъ темный безкрайнiй лѣсъ.

За трактовой дорогой, на берегу, сѣрымъ кружевомъ висѣли повѣшенныя на кольяхъ рыболовныя сѣти … Село рядомъ большихъ бревенчатыхъ, похожихъ одна на другую, избъ протянулось вдоль берега. На окраинѣ его была высокая деревянная церковь и погостъ въ пестромъ нарядѣ осеннихъ березъ, рябинъ и осинъ. И, когда смотрѣлъ Ранцевъ вверхъ и внизъ по рѣкѣ, онъ видѣлъ, какъ къ небу тянулись бѣлые дымы другихъ селъ и деревень. Вѣтеръ срывалъ эти дымы, несъ ихъ къ блѣдному небу и съ гуломъ телеграфной проволоки казалось доносился и шумъ бившей тамъ Русской, не совѣтской жизни.

Просторная лодка-баркасъ косила съ того берега. На ней гребли бабы въ пестрыхъ и яркихъ платкахъ и кофтахъ и ихъ веселый и громкiй говоръ отдавался на берегу.

Въ избѣ, откуда только что вышелъ Ранцевъ, висѣли портреты «вождей» — идiотская харя Ленина, косматая бородатая морда Карла Маркса, — очень она здѣсь кстати приходилась на бревнахъ Русской избы — и портреты какихъ-то, должно быть, комиссаровъ … Ранцевъ приказалъ ихъ снять, протереть стѣны святою водою и повѣсить тѣ иконы, которыя раньше висѣли на этомъ мѣстѣ. Теперь тамъ шумно возились и плескались бабы.

Тройка мелкихъ, но крѣпкихъ и ладныхъ лошадей, звеня бубенцами, подкатила къ крыльцу простую нерессорную телѣгу. Ранцевъ сѣлъ въ нее. Онъ ѣхалъ въ объѣздъ.

— Вы вотъ съ бубенцами, да съ колокольчикомъ, — сказалъ, оборачиваясь къ Ранцеву, мужикъ ямщикъ, а тѣ боялись. Молчкомъ ѣздили, да все съ охраной.

Жизнь кипѣла въ этомъ вдругъ разбуженномъ краю. «Гекторъ», бывшая «Немезида», вмѣстѣ съ совѣтскимъ ледоколомъ стоялъ въ устьѣ рѣки и спѣшно разгружался. Капитанъ Ольсоне надѣялся еще успѣть сдѣлать до ледостава два реиса и привезти все заказанное Ранцевымъ Дрiянскому.

Ранцевъ зналъ, что эта Русская жизнь была только вдоль рѣки. Какъ ягоды смородины висятъ на тонкомъ и нѣжномъ зеленомъ стеблѣ, такъ и села и деревни висѣли только вдоль стержня рѣки … Отъ рѣки на тысячу двѣсти верстъ до другой такой же рѣки не было ничего … Или такъ казалось, что тамъ ничего не было? Туда не было ни трактовыхъ, ни проселочныхъ дорогъ. Кое-гдѣ попадались тамъ самоѣдскiе чумы, небольшiя заимки, потомъ все это замыкалось лѣсною и тундровою пустыней, никому неизвѣстной и никѣмъ необслѣдованной.

Ранцевъ леталъ въ этотъ край на аэропланѣ. Въ самой лѣсной глуши онъ нашелъ большiя села. Онъ спустился къ нимъ. Бревенчатыя избы хранили вѣковой Петровскiй укладъ. Ранцева встрѣтили спокойно и радушно. Предки этихъ людей были еще Петровскими землепроходцами, поселенными мудрою волею Великаго Императора и съ тѣхъ поръ забытыми всѣми. Дороги, протоптанныя ими, заросли лѣсомъ, и никто сотни лѣтъ къ нимъ не ѣздилъ. Поколѣнiе смѣняло поколѣнiе, внѣшняя жизнь къ нимъ не шла. Эти люди, въ старыхъ Петровскихъ старшинскихъ цѣпяхъ встрѣтившiе Ранцева, ничего не слыхали ни о Великой войнѣ, ни о революцiи. Они не знали о существованiи желѣзныхъ дорогъ, и культуру они восприняли прямо съ аэроплана. Къ Ранцеву вышли рослые, крѣпкiе бородатые люди въ длинныхъ шубахъ съ высокими воротниками, точно соскочившiе съ картинъ Маковскаго. Они говорили на старомъ полуславянскомъ языкѣ. Всѣ они были старообрядцы и имѣли свои молельни и своихъ начетчиковъ. Они пригласили Ранцева въ избу, куда онъ просилъ собрать всѣхъ стариковъ.

Какъ длинную, хитрую сказку слушали они въ разсказѣ Ранцева исторiю Россiи за два вѣка.

— Вы понимаете, старики, безъ Царя Россiи не быть, — сказалъ въ заключенiе своего разсказа Ранцевъ.

— Какъ не понимать … Вѣстимо, не быть.

— Новому Царю надо войско крѣпкихъ и вѣрныхъ людей. Мнѣ и повелѣно такихъ людей набирать.

— Безъ вѣрнаго войска Царю не быть …. Надо, старики, намъ помочь стать опять Московскому Государству … Порадѣть надо намъ о Москвѣ. - сказалъ старшина.

Старики закивали головами.

— Рекрутовъ поставимъ тебѣ отмѣнныхъ, самъ увидишь какихъ. На медвѣдя въ одиночку хаживали.

Ранцевъ видѣлъ ихъ старыя кремневыя ружья и предвкушалъ удовольствiе выдавать имъ новенькiя французской работы трехлинейныя винтовки.

Послѣ долгой, спокойной и мудрой бесѣды было постановлено, что эти люди оповѣстятъ и другiя, такiя же затерянныя въ лѣсной глуши села и поставятъ рекрутовъ на «большую рѣку» какъ только выпадетъ снѣгъ и можно будетъ идти на лыжахъ.

— Чтобы намъ отъ долга своего отказываться, никогда того у насъ и въ мысляхъ не было, да вишь ты какъ сложилось, никакая власть къ намъ не прiѣзжала. Годовъ тридцать тому назадъ собаками исправникъ ѣхалъ отъ воеводы главнаго, да не доѣхалъ, волки порвали его. А ты ловко это на какой машинѣ по воздуху прилетѣлъ.

Раздавъ подарки старшинамъ и осмотрѣвъ рекрутовъ — на диво былъ народъ, хотя сейчасъ въ гвардiю и совсѣмъ нетронутые парни — Ранцевъ полетѣлъ обратно.

Въ этотъ забытый край онъ послалъ экспедицiю строить дорогу и установить связь по радiо, чтобы слѣдить за правильной посылкой рекрутъ и поставкой всего нужнаго для войска.

Вернувшись, онъ нашелъ генерала Броневскаго въ хлопотахъ. По всѣмъ селамъ и деревнямъ уже были расквартированы роты. Къ устью были наряжены тысячи подводъ, везли съ «Гектора» обмундированiе, снаряженiе, уставы, пособiя и оружiе. По деревнямъ были посланы ремонтеры набирать лошадей для кавалерiи, артиллерiи и обоза. Повсюду шла муштра и ученiе. Тутъ было не до думъ, не до сладостныхъ и печальныхъ воспоминанiй и Ферфаксовъ, во всемъ помогавшiй Ранцеву, понялъ, какъ былъ правъ Ранцевъ, что не позволялъ себѣ думать о Валентинѣ Петровнѣ.

He обошлось и безъ наказанiй. Кое-кто сидѣлъ въ холодныхъ карцерахъ на хлѣбѣ и водѣ. Человѣкъ десять за коммунистическую пропаганду пошли подъ полевой судъ и на зарѣ были разстрѣляны.

Все это населенiю нравилось. И наказанiя, и судъ, и разстрѣлъ не вызвали осужденiя.

— Нельзя безъ этого. Строгость нужна прежде всего. Люди стали совсѣмъ ни къ чему. Озорные стали люди. Оскотинѣлъ народъ. Нельзя съ ними безъ острастки. Которые изъ комсомольцевъ такъ и совсѣмъ языки распустили. Ты ему слово, а онъ тебѣ десять въ отвѣтъ, а чтобы дѣло какое дѣдать, — тутъ слѣдовалъ безнадежный жестъ рукою.