Максим Горький - Вечер у Сухомяткина

Я молчу. Этот человек имеет основания жаловаться: о нем пишут часто, но хорошо - никогда!

Стекла окна дымятся белым дымом. Липовая баня - точно восковая,тает.

- Я готов! - возглашает Сухомяткин.- Теперь - париться!

Он весь в мыле, как в страусовых перьях, лезет на полок, кучер снова поддает в каменку квасом, Сухомяткин визжит, а Лохов мрачно поощряет кучера:

- Жарь его! Пеки! Дьябль ан порт а люн...7

- Не ломайся в бане! - строго кричит ему кум.- Чертей в бане не поминают!

Наконец - вымылись, разваренные одеваемся, не торопясь, отдыхая от пережитых потрясений.

- Н-ну, теперь - поедим!-возвещает Сухомяткин, расправляя влажные бачки на кумачных округлых щеках.

В столовой, хорошо освещенной огнями люстры, огромный стол тесно завален хрусталем, серебром и тарелками разноцветных закусок,- это похоже на буфет вокзала. В центре стола - четвертная бутыль желтоватой водки, настой на сорока травах.

Дамы переоделись в какие-то очень свободные платья, точно капоты, Зиночка - в оранжевом с зелеными лентами, хозяйка - в мантии цвета бордо. Они уже сидят за столом и встречают нас радостными улыбками, поздравлениями:

- С легким паром!

- Катюк,- озабоченно говорит хозяин, подкатываясь к столу,- ты смотри, чтоб Ефимовна сама подала!

И объясняет мне:

- Когда повариха сама на стол подает - пельмени вкуснее!

Зиночка налила пять больших рюмок золотой водки.

Выпили, закусив ядовитой редькой со сметаной и горчицей,- торжественно вошла повариха с огромной кастрюлей в руках.

- Во-от они! - сладко щурясь, поет Сухомяткин, спешно подвязывая салфетку.- Сколько, Ефимовна?

- Шесть сотен с половиной,- басом говорит старуха, отирая усы ладонью.

- Благословясь,- приступим!

Они, все четверо, истово крестятся в угол, усаживаются за стол, и начинается пир. Хозяева едят молча, пристально глядя в тарелки и как бы духовно купаясь в жирном, вкусном бульоне, но иногда Сухомяткин, не в силах сдержать восторга плоти, томно стонет. Его круглое лицо радостно растрогано, кажется, что он сейчас заплачет от умиления. Хозяйка ест, нахмурив брови, серьезно, как будто решая сложную задачу, но в глазах ее горит огонек уверенности, что задача будет решена. Ее доброе, миловидное лицо покрыто мелким потом, она поспешно отирает его батистовым, в кружевах, платочком.

Лохов не жует пельмени, а глотает их, как устрицы, ожигается и глухо мычит.

- Еще десяточек, Катя,- часто просит он.

- Который? - завистливо осведомляется хозяин.

- Пятый. Налей, Зинаида!

Зиночка, жеманно оттопырив мизинец, выковыривает вилкой шарики мяса из теста и болтает:

- Самое вкусненькое - всегда в серединке!

Обращается к мужу:

- Тебе подло жить?

Сухомяткин хохочет, наливая водку в рюмки, трясется, льет на скатерть и, задыхаясь, восхищается:

- Ах, кума, ну, и язычок у тебя!

Тогда рыжая женщина спокойно говорит нечто такое, от чего даже ее солидный муж начинает смеяться сухим, икающим смехом, а хозяин, бросив ложку, багрово надувшись от восторга, качается вместе со стулом.

- Упадешь, хохотун,- предупреждает его жена.

Тоже немного посмеявшись, она стерла смех с лица платочком и снова деловито склонилась над тарелкой, сказав:

- Бесстыдница ты, Зинка! Да еще при чужом че-ловеке...

- Тю парль, ком кошон8,- вдруг становясь серьезным, говорит Лохов жене.

Она косится на него бойким глазом и тихонько поет:

Скажу тебе словечко

Погаснет свечка!

И снова все чавкают, сосут, схлебывают, утопая в наслаждении. Водки в четвертной бутылке осталось немного, а хозяйка снова наливает рюмки.

Лохов, опьяневший от еды и водки, обращается ко мне, тщетно пытаясь сделать внушительным осоловелое лицо:

- Жена у меня - казачка, из Уральска взята. Казацкая кровь веселая, густая...

Зиночка напилась. Она сидит, откинувшись на спинку стула, жмурится, возведя глаза на огни люстры, и, сложив губы сердечком, пытается свистеть. Это не выходит у нее.

- Ассе9,- говорит ей муж, вставая из-за стола.

Хозяйка тоже сильно под хмельком. Она стала раз-вязнее, беспричинно смеется и всё ищет чего-то глазами по углам пустынной столовой.

- Еще немножко,- предлагает она.

Все отказываются, а Зиночка превращает мерси в русский глагол, но это никого уже не смешит - все устали.

- Ну, Петр,- пошатываясь, говорит Лохов,-идем, нам пора!

Они уходят, взяв друг друга под руки, я остаюсь с дамами.

- Дети,- ласково говорит хозяйка, провожая их смеющимися глазами.

Потом она интересуется, почему я не женат, а Зиночка, покачиваясь на стуле, мурлычет:

В шестом этаже

Мой друг живет.

Ах, я всё та же,

Но он - не тот!

- Послушайте,- обращается она ко мне,- вы знаете какие-нибудь стихи... этакие, с перцем!

- Зинка! - предупреждает ее хозяйка.- Ты с ума сходишь!

Я не знаю стихов с перцем.

Рыженькая женщина встряхивает кудрями, щелкает пальцами и снова поет:

Стал вроде мужа

Ленив и вял,

Меня всё ту же...

И, оборвав песенку, снова спрашивает меня:

- Послушайте, почему вы не напишете какой-нибудь смешной рассказ?..

- О чем же?

- Ну,- вообще смешной. О том, как жена изменяет мужу или что-нибудь такое. А вы знаете стихи о Ное?

- Нет.

В двери встала горничная и, улыбаясь, возвестила:

- Петр Иваныч велели сказать, что всё готово и можно пожаловать к ним...

- Пожалуйте! - пригласила меня хозяйка, плывя к двери.

Зиночка, обняв ее за талию, спрашивает:

- Почему мне делается скучно, когда я выпью?

В большой, ярко освещенной комнате, у стола, покрытого черным сукном, стоят Лохов и Сухомяткин, оба во фраках, с цилиндрами в руках. На столе перед ними какие-то коробки, вазы. Темное лицо Лохова серьезно, как лицо человека, который приготовился к чемуто очень важному. Сухомяткин дремотно улыбается, прищурив веселые глазки.

Дамы садятся в кресла у стены, я - рядом с ними. Председатель биржевого комитета церемонно кланяется нам и говорит:

- Почтэний публикуй! Ми есть два маги з Индия и Америке, ми имеем показувать вам несколькии чудесни явлений.

- Дурачок,- шепчет Зиночка своей соседке.

Муж ее напряженно ломает слова, это плохо удается ему, и, когда он произнесет слово правильно,- та сердится и притопывает ногами.

- Мое имя... наш имья - Гарри; мой друг зовут... звуть... Джемес!

Джемс-Сухомяткин пошевелился и вдруг - икнул. Это очень рассмешило его, он закрыл лицо локтем и стал фыркать, Гарри-Лохов неодобрительно покосился на него, взял со стола черную магическую палочку, взмахнул ею и крикнул:

- Ан, райс!

- Вайс! - ответил кум-Джемс.

В руке Лохова явился серебряный рубль,- он схватил его где-то в воздухе и торжественно пока-зал нам. Затем он вытащил рубль из носа Сухомяткина, другой снял с его лысой макушки и, быстро бросая монеты в цилиндр, стоявший на столе, стал ловко хватать их из воздуха, из своей бородки, из уха кума, снимал с колена своего, а один рубль даже выковырял из своего глаза.