Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 2)

Суслов снова захлебнулся тихим смехом:

- Я знаю ее! Это - Катерина Бочкарева. Хромая, да? Бедро разбито? Ну, да!

- Рабочие уговаривали ее: "А ты не кричи!"

- Она! Слова ее! Жива! Ей - лет семьдесят, наверное. Я ее давно знаю, Александра Пругавина знакомил с нею. Сектантка была, сютаевка, потом стала чем-то вроде гадалки-прорицательницы. Вот таких, тихонько, но упрямо разрушавших идею справедливого царя, мы недостаточно ценим, а они...

Любаша вдруг выскочила из кресла, шагнула и, взмахнув руками, точно бросаясь в воду, повалилась; если б Самгин не успел поддержать ее, она бы с размаха ударилась 6 пол лицом. Варвара и Татьяна взяли ее под руки и увели.

- Ведь вот какая упрямая, - обиженно сказал Суслов, - ей надо лечь, а она сидит!

Он подвинулся к Самгину и тотчас же спросил:

- Что - этот Гусаров - в организации, в партии?

- Не знаю. Не думаю, - ответил Самгин, чувствуя, что рассказ Татьяны странно взволновал его и даже как будто озлобил.

- Негодяй какой, - проворчал Суслов сквозь зубы. - Ну, а вы, Самгин, что думаете о манифестации?

- Я ведь не был в Кремле, - неохотно начал Самгин, раскуривая папиросу. - Насколько могу судить, Гогина правильно освещает: рабочие относились к этой затее - в лучшем случае - только с любопытством...

- Мм, - недоверчиво промычал дядя .Миша.

- Я стоял в публике, они шли мимо меня, - продолжал Самгин, глядя на дымящийся конец папиросы. Он рассказал, как некоторые из рабочих присоединялись к публике, и вдруг, с увлечением, стал говорить о ней.

- Мне кажется, что многие из толпы зрителей чувствовали себя предаваемыми, то есть довольно определенно выражали свой протест против заигрывания с рабочими. Это, конечно, инстинктивное...

- Классовое, думаете? - усмехнулся Суслов. - Нет, батенька, не надейтесь! Это сказывается нелюбовь к фабричным, вполне объяснимая в нашей крестьянской стране. Издавна принято смотреть на фабричных как на людей, отбившихся от земли, озорных...

Его вставки, мешая говорить, раздражали Самгина. И, поддаваясь раздражению, Клим продолжал:

- Взгляд - вредный. Стачки последних лет убеждают нас, что рабочие сила, очень хорошо чувствующая свое значение. Затем - для них готова идеология, оружие, которого нет у буржуазии и крестьянства.

- Будто бы нет? - вставил Суслов, поддразнивая. Но Самгин уже не слушал его замечаний, не возражал на них, продолжая говорить все более возбужденно. Он до того увлекся, что не заметил, как вошла жена, и оборвал речь свою лишь тогда, когда она зажгла лампу. Опираясь рукою о стол, Варвара смотрела на него странными глазами, а Суслов, встав на ноги, оправляя куртку, сказал, явно довольный чем-то:

- А вы, Самгин, не очень правоверный марксист, оказывается, и даже...

Он с улыбкой проглотил конец фразы, пожал руку Варвары и снова обратился к Самгину.

- Не ожидал. Тем приятнее. Когда он ушел, Самгин спросил жену:

- Что это ты как смотришь?

- Слушала тебя, - ответила она. - Почему ты говорил о рабочих так... раздраженно?

- Раздраженно? - с полной искренностью воскликнул он. - Ничего подобного! Откуда ты это взяла?

- Из твоего тона, слов.

- Во-первых - я говорил не о рабочих, а о мещанах, обывателях...

- Да, но ты их казнил за то, что они не понимают, чем грозит для них рабочее движение...

- Они это понимают, но...

- Что - но?

- Они - бессильны, и это - порок.

- Не понимаю, - почему порок?

- Бессилие - порок.

Зеленые глаза Варвары усмехнулись, и голос ее прозвучал очень по-новому, когда она, вздохнув, сказала:

- Ах, Клим, не люблю я, когда ты говоришь о политике. Пойдем к тебе, здесь будут убирать.

Взяв его под руку и тяжело опираясь на нее, она с подозрительной осторожностью прошла в кабинет, усадила мужа на диван и даже подсунула за спину его подушку.

- У тебя ужасно усталое лицо, - объяснила она свою заботливость.

- Так тебе не нравится? - начал он.

- Да, - поторопилась светить Варвара, усаживаясь на диван с ногами и оправляя платье. - Ты, конечно, говоришь всегда умно, интересно, но - как будто переводишь с иностранного.

- Гм, - сказал Самгин, пытаясь вспомнить свою речь к дяде Мише и понять, чем она обрадовала его, чем вызвала у жены этот новый, уговаривающий тон.

- Милый мой, - говорила Варвара, играя пальцами его руки, - я хочу побеседовать с тобою очень... от души! Мне кажется, что роль, которую ты играешь, тяготи г тебя...

- Позволь, - нельзя говорить об игре, - внушительно остановил он ее. Варвара, отклонясь, пожала плечами.

- Ты забыл, что я - неудавшаяся актриса. Я тебе прямо скажу: для меня жизнь - театр, я - зритель. На сцене идет обозрение, revue, появляются, исчезают различно наряженные люди, которые - как ты сам часто говорил хотят показать мне, тебе, друг другу свои таланты, свой внутренний мир. Я не знаю - насколько внутренний. Я думаю, что прав Кумов, - ты относишься к нему... барственно, небрежно, но это очень интересный юноша. Это - человек для себя...

Самгин внимательно заглянул в лицо жены, она кивнула головою и ласково сказала:

- Да, именно так: для себя...

- Что ж он проповедует. Кумов? - спросил Клим иронически, но чувствуя смутное беспокойство.

Жена прижалась плотнее к нему, ее высокий, несколько крикливый голос стал еще мягче, ласковее.

- Он говорит, что внутренний мир не может быть выяснен навыками разума мыслить мир внешний идеалистически или материалистически; эти навыки только суживают, уродуют подлинное человеческое, убивают свободу воображения идеями, догмами...

- Наивно, - сказал Самгин, не интересуясь философией письмоводителя. И - малограмотно, - прибавил он. - Но что же ты хочешь сказать?

- Вот, я говорю, - удивленно ответила она. - Видишь ли... Ты ведь знаешь, как дорог мне?

- Да. И - что же? - торопил Самгин. Жена шутливо ударила его по плечу.

- Как это любезно ты сказал! Но тотчас же нахмурилась.

- Я не хотела бы жалеть тебя, но, представь, - мне кажется, что тебя надо жалеть. Ты становишься недостаточно личным человеком, ты идешь на убыль.

Она говорила еще что-то, но Самгин, не слушая, думал:

"Какой тяжелый день. Она в чем-то права".

И он рассердился на себя за то, что не мог рассердиться на жену. Потом спросил, вынув из портсигара папиросу:

- Чего тебе не хватает?

- Тебя, конечно, - ответила Варвара, как будто она давно ожидала именно этого вопроса. Взяв из его руки папиросу, она закурила и прилегла в позе одалиски с какой-то картины, опираясь локтем о его колено, пуская в потолок струйки дыма. В этой позе она сказала фразу, не раз читанную Самгиным в романах, - фразу, которую он нередко слышал со сцены театра:

- Ты меня не чувствуешь. Мы уже не созвучны. "Только это", - подумал Самгин, слушая с улыбкой знакомые слова.

- Женщина, которую не ревнуют, не чувствует себя любимой...