Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

Ушел. Коротко, точно удар топора, хлопнула дверь крыльца. Минутный диалог в прихожей несколько успокоил тревогу Самгина. Путешествуя из угла в угол комнаты, он начал искать словесные формы для перевода очень сложного и тягостного ощущения на язык мысли. Утомительная путаница впечатлений требовала точного, ясного слова, которое, развязав эту путаницу, установило бы определенное отношение к источнику ее - Тагильскому.

"Кажется, он не поверил, что я - вне партии. Предупредил о возможности обыска. Чего хочет от меня?"

Вспомнилось, как однажды у Прейса Тагильский холодно и жестко говорил о государстве как органе угнетения личности, а когда Прейс докторально сказал ему:

"Вы шаржируете" - он ответил небрежно: "Это история шаржирует". Стратонов сказал; "Ирония ваша - ирония нигилиста". Так же небрежно Тагильский ответил и ему:

"Ошибаетесь, я не иронизирую. Однако нахожу, что человек со вкусом к жизни не может прожевать действительность, не сдобрив ее солью и перцем иронии. Учит- скепсис, а оптимизм воспитывает дураков".

Тагильский в прошлом - человек самоуверенный, докторально действующий цифрами, фактами или же пьяный циник.

"Да, он сильно изменился. Конечно - он хитрит со мной. Должен хитрить. Но в нем явилось как будто новое нечто... Порядочное. Это не устраняет осторожности в отношении к нему. Толстый. Толстые говорят высокими голосами. Юлий Цезарь - у Шекспира - считает толстых неопасными..."

Тут Самгину неприятно вспомнился Бердников.

"Я - напрасно сказал о моих подозрениях Марины. У меня нередко срывается с языка... лишнее. Это - от моей чистоплотности. От нежелания носить в себе... темное, нечестное, дурное, внушаемое людями".

В зеркале скользила хорошо знакомая Самгину фигура, озабоченное интеллигентное лицо. Искоса следя за нею, Самгин решил:

"Нет, не стану торопиться с выводами".

"Марина?" - спросил он себя. И через несколько минут убедился, что теперь, когда ее - нет, необходимость думать о ней потеряла свою остроту.

"Приходится думать не о ней, а - по поводу ее. Марина... - Вспомнил ее необычное настроение в Париже. - В конце концов - ее смерть не так уж загадочна, что-нибудь... подобное должно было случиться. "По Сеньке шапка", как говорят. Она жила близко к чему-то, что предусмотрено "Положением о наказаниях уголовных".

Дня три он провел усердно работая - приводил в порядок судебные дела Зотовой, свои счета с нею, и обнаружил, что имеет получить с нее двести тридцать рублей. Это было приятно. Работал и ожидал, что вот явится Тагильский, хотелось, чтоб он явился. Но Тагильский вызвал его в камеру прокурора и встретил там одетый в тужурку с позолоченными пуговицами. Он казался (выше) ростом, (тоньше), красное лицо его как будто выцвело, побурело, глаза открылись шире, говорил он сдерживая свой звонкий, едкий голос, ленивее, более тускло.

- Прокурор заболел. Болезнь - весьма полезна, когда она позволяет уклониться от некоторых неприятностей, - из них исключается смерть, освобождающая уже от всех неприятностей, минус - адовы мучения.

В середине этой речи он резко сказал в трубку телефона:

- Прошу пожаловать.

- Ну-с, вопросы к вам, - официально начал он, подвигая пальцем в сторону Самгина какое-то письмо. - Не знаете ли: кто автор сего послания?

Письмо было написано мелким, но четким почерком, слова составлены так плотно, как будто каждая строка - одно слово. Самгин читал:

"Сомнения и возражения твои наивны, а так как я знаю, что ты - человек умный, то чувствую, что наивность искусственна. Маркса искажают дворовые псы буржуазии, комнатные собачки ее, клички собак этих тебе известны, лай и вой, конечно, понятен. Брось фантазировать, читай Ленина. Тебя "отталкивает его грубая ирония", это потому, что ты не чувствуешь его пафоса. И многие неспособны чувствовать это, потому что такое сочетание иронии и пафоса редчайшее сочетание, и до Ильича я чувствую его только у Марата, но не в такой силе".

"Кутузов, - сообразил Самгин. - Это его стиль. Назвать? Сказать кто?"

Вошел местный товарищ прокурора Брюн-де-Сент-Ипполит, щеголь и красавец, - Тагильский протянул руку за письмом, спрашивая: - Не знаете? Вопрос прозвучал утвердительно, и это очень обрадовало Самгина, он крепко пожал руку щеголя и на его вопрос: "Как - Париж, э?" - легко ответил:

- Изумителен!

Брюн самодовольно усмехнулся, погладил пальцами шелковые усики, подобранные волосок к волоску.

- Мой друг, князь Урусов, отлично сказал: "Париж - Силоамская купель, в нем излечиваются все душевные недуги и печали".

- Силоамская купель - это какая-то целебная грязь, вроде сакской, заметил Тагильский и - строго спросил:

- А кто это Бердников?

О Бердникове Самгин говорил с удовольствием и вызвал со стороны туземного товарища прокурора лестное замечание:

- О, у вас дарование беллетриста!

- Так, - прервал Тагильский, зажигая папиросу. - Значит: делец с ориентацией на иностранный капитал? Французский, да?

- Не знаю.

- А Зотова - на английский, судя по документам?

- В эти ее дела она меня не посвящала. Дела, которые я вел, приготовлены мною к сдаче суду.

- Отлично, - сказал Тагильский, Сент-Ипполит скучно посмотрел на него, дважды громко чмокнул и ушел, а Тагильский, перелистывая бумаги, пробормотал:

- Вот этот парнишка легко карьерочку сделает! Для начала - женится на богатой, это ему легко, как муху убить. На склоне дней будет сенатором, товарищем министра, членом Государственного совета, вообще - шишкой! А по всем своим данным, он - болван и невежда. Ну - чорт с ним!

Похлопав ладонью по бумагам, он заговорил с оттенком удивления:

- Однако Зотова-то - дама широкого диапазона! А судя по отзвукам на ее дела - человек не малого ума и великой жадности. Я даже ошеломлен: марксисты, финансисты, сектанты. Оснований для догадки вашей о ее близости к департаменту полиции - не чувствую, не нахожу. Разве - по линии сектантства? Совершенно нельзя понять, на какую потребу она собирала все эти книжки, рукописи? Такая грубая, безграмотная ерунда, такое нищенское недомыслие... Рядом с этим хламом - библиотека русских и европейских классиков, книги Ле-Бона по эволюции материи, силы. Лесли Уорд, Оливер Лодж на английском языке, последнее немецкое издание "Космоса" Гумбольдта, Маркс, Энгельс... И все читано с карандашом, вложены записочки с указанием, что где искать. Вы, конечно, знаете все это?

- Нет, - сказал Самгин. - Дома у нее был я раза два, три... По делам встречались в магазине.

- Магазин - камуфляж? А?

Самгин молча пожал плечами и вдруг сказал:

- Она была кормчей корабля хлыстов. Местной богородицей.

- О-она? - заикаясь, повторил Тагильский и почти беззвучно, короткими вздохами засмеялся, подпрыгивая на стуле, сотрясаясь, открыв зубастый рот. Затем, стирая платком со щек слезы смеха, он продолжал: