Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Часть 4)

- Пусти, дурак, - тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. - Ничего не понимают, - прибавила она, протаскивая Самгина в дверь. В комнате у окна стоял человек в белом с сигарой в зубах, другой, в черном, с галунами, сидел верхом на стуле, он строго спросил:

- Вы - родственник?

Клим Иванович молча кивнул головой, а Дуняша сердито сказала:

- Иди, иди! Нечего с ними церемониться. Они с нами не церемонятся.

Протолкнув его в следующую комнату, она прижалась плечом к двери, вытерла лицо ладонями, потом, достав платок, смяла его в ком и крепко прижала ко рту. Клим Иванович Самгин понимал, что ему нужно смотреть не на Дуняшу, а направо, где горит лампа. Но туда он не сразу повернул лицо свое. Там, на кушетке, лежал вверх лицом Лютов в белой рубашке с мягким воротом. На столе горела маленькая лампа под зеленым абажуром, неприятно окрашивая лицо Лютова в два цвета: лоб - зеленоватый, " нижняя часть лица, от глаз до бородки, устрашающе темная. Самгину казалось, [что он видит] знакомую, кривенькую улыбочку, прищуренные глаза. Захотелось уйти. но в двери стоял полицейский с галунами, размахивал квадратным куском бумаги пред лицом Дуняши и сдержанно рычал. Он шагнул к Самгину и поставил сразу четыре вопроса:

- Вы - русский? Это - ваш родственник? Это ой писал? Что здесь написано?

Самгин взял из его руки конверт, там, где пишут адрес, было написано толстыми я прямыми буквами:

"Прости, милый друг, Аля, что наскандалил, но, понимаешь, больше не могу. Влад. Л.".

Он машинально перевел полицейскому слова записки и подвинулся к двери, очень хотелось уйти, но полицейский стоял в двери и рычал see более громко, сердито, а Дуняша уговаривала его:

- Да пошел ты вон!

Время шло медленно и все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно встала Алина, вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним - шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала:

- Ой, нет, нет... Володька!

Упала на колени и, хватая руками в перчатках лицо, руки, грудь Лютова, перекатывая голову его по пестрой подушке, встряхивая, - завыла, как воют деревенские бабы.

Завыла и Дуняша, Самгин видел, как с лица ее на плечо Алины капают слезы. Рядом с ним встал Макаров, пробормотав:

- Удрал Володя...

С кушетки свесилась правая рука Лютова, пальцы ее нехорошо изогнуты, растопырены, точно готовились схватить что-то, а указательный вытянут и указывает в пол, почти касаясь его. Срывая перчатки с рук своих, Алина Причитала:

- Милая моя душа, нежная душа моя... Умница. Дуняша, всхлипывая, снимала шляпку с ее пышных волос, и когда сняла - Алина встала на ноги, растрепанная так, как будто долго шла против сильного ветра.

- Небрежничала я с ним, - стонала она. - Уставала от его тревог. Володя - как же это? Что же мне осталось?

Голос ее звучал все крепче, в нем слышалось нарастание ярости. Без шляпы на голове, лицо ее, осыпанное волосами, стало маленьким и жалким, влажные глаза тоже стали меньше.

- Не любил он себя, - слышал Самгин. - А людей - всех, как нянька. Всех понимал. Стыдился за всех. Шутом себя делал, только бы не догадывались, что он все понимает...

Макаров взял Алину за плечи.

- Ну - довольно! Перестань. Здесь шума не любят.

- Молчи, ты! - крикнула она, расстегивая воротник блузы, разрывая какие-то тесемки.

- Полиция просит убрать тело скорее. Хоронить будем в Москве?

- Ни за что! - яростно вскричала женщина. - Здесь. И сама останусь здесь. Навсегда. Будь она проклята, Москва, и вы, все!

Дуняша положила руку Лютова на грудь его, но рука снова сползла и палец коснулся паркета. Упрямство мертвой руки не понравилось Самгину, даже заставило его вздрогнуть. Макаров молча оттеснил Алину в угол комнаты, ударом ноги открыл там дверь, сказал Дуняше:

"Иди к ней!" - и обратился к Самгину:

- Последи, чтоб женщины не делали глупостей, я, на полчаса, в полицию.

Пожав плечами, Самгин вслед за ним вышел в сад, сел на чугунную скамью, вынул папиросу. К нему тотчас же подошел толстый человек в цилиндре, похожий на берлинского извозчика, он объявил себя агентом "Бюро похоронных процессий".

"Как это все не нужно: Лютов, Дуняша, Макаров... - думал Самгин, отмахиваясь от агента. - До смешного тесно на земле. И однообразны пути людей".

Закурил. Посмотрел на часы, - до поезда в Париж с лишком два часа. Тусклый кружок луны наливался светом, туман над озером тоже светлел, с гор ползли облака, за ними влачились тени. В двух точках города звучала музыка, в одной особенно выделялся корнет-а-пистон, в другой - виолончель. Музыка не помогала Самгину найти в памяти своей печальный афоризм, приличный случаю, и ощущение пустоты усиливалось от этого. Все-таки он вспомнил, что, когда умирал Спивак и над трубой флигеля струился гретый воздух, Варвара, заметив это едва уловимое глазом колебание прозрачности, заставила его почувствовать тоже что-то неуловимое словами. Пред глазами плавало серое лицо, с кривенькой усмешкой тонких, темных губ, указательный палец, касавшийся пола. Быстро, одна за другою, вспоминались встречи с Лютовым, беспокойные глаза его, игривые, двусмысленные фразы. Что скрывалось за всем этим? Неужели Алина сказала правду: "Стыдился за всех, шутом себя делал, чтоб не догадались, что он все понимает"? Вспомнилась печальная шутка Питера Альтенберга: "Так же, как хорошая книга, прочитанная до последней строки, - человек иногда разрешает понять его только после смерти".

Вышла Дуняша, мигая оплаканными глазами, посмотрела на Самгина, села рядом, говоря вполголоса:

- Выгнала. Ой, боюсь я за нее! Что она будет делать? Володя был для нее отцом и другом...

- А - Макаров любовником? - спросил Самгин, вставая.

- Нет, нет-что ты! Он? Такой... замороженный... Ты - куда? Пожалуйста - не уходи! Макарову надобно идти в полицию, я - немая, Алину нельзя оставлять, нельзя!

Схватив его за руку, посадила рядом с собой.

- Ты-эмигрант?

- Нет.

- А Иноков - эмигрировал.

- Он - здесь?

- Да. Я с ним живу.

- Вот как! Давно?

- Уже больше года. Он - хороший.

- Поздравляю, - сказал Самгин и неожиданно для себя прибавил: Берегись, не усадил бы он тебя в тюрьму.

- Ой, что это? Ревнуешь? - удивленно спросила женщина. Самгин тоже был удивлен, чувствуя, что связь ее с Иноковым обидела его. Но он поспешно сказал:

- Разумеется-нет!.. Может быть-немножко. Вышел Макаров и, указывая папиросой на окно, сказал Самгину:

- Хочет поговорить с тобой...

Внутренне протестуя, Самгин вошел в дом. Алина в. расстегнутой кофте, глубоко обнажив шею и плечо, видела в кресле, прикрыв рот платком, кадык ее судорожно шевелился. В правой руке ее гребенка, рука перекинута через ручку кресла и тихонько вздрагивает, казалось, что и все ее тело тихонько дрожит, только глаза неподвижно остановились на лице Лютова, клочковатые волосы его были чем-то смазаны, гладко причесаны, и лицо стало благообразнее. Самгин с минуту стоял молча, собираясь сказать что-нибудь оригинальное, но не успел, - заговорила Алина, сочный низкий голос ее звучал глухо, невыразительно, прерывался.