Я Горбов - Все отношения

Что до Мари, то, вскинув ресницы, она молча и настойчиво посмотрела мне в глаза. Молчание ее я принял как должное.

- Простите мою бесцеремонность, - отнесся я тогда к сестре, - но я не мог оставить мою невесту на улице.

- Ах да, конечно, - промолвила та. - Я понимаю. Входите. Мари переступила через порог.

- Простите и меня, - произнесла она, здороваясь с обеими женщинами, но я не могла его оставить одного. Мое присутствие ему в помощь. Не правда ли?

- Правда, - подтвердил я.

- Идите за мной, - сказала сестра. - Оба? Или вы один?

- Если у него довольно сил, я ему ее представлю. А если нет, она тихонько выйдет.

Мы проникли тогда в полуосвещенную комнату. Старик лежал, откинувшись на подушки и дышал, казалось, с трудом. Глаза его были закрыты, руки протянуты по простыне. В комнате было жарко, даже душно, и пахло лекарствами. Искоса, я взглянул на Мари. Приложив ладонь к груди, точно ощупывая свое собственное сердце, она смотрела на больного почти со страхом. Рот ее был слегка приоткрыт, и, спустя несколько мгновений, она чуть прикусила нижнюю губу. Я заметил. что у нее очень ровные, очень белые зубы. Сестра приблизилась к кровати.

- Директор тут, - проговорила она ровным голосом. Больной повел глазами и увидал меня, потом Мари.

- Друг мой, - произнес он, - я вас жду уже долго. Мне надо вам кое-что сказать.

Он вздохнул, сначала тихо, потом порывисто.

- Я очень утомлен, - прибавил он, - и не уверен, что на этот раз все обойдется. Поэтому я вас и вызвал.

Я что-то пробормотал о неотложной работе, не позволившей мне приехать тотчас же.

- Кто это? - спросил больной, переведя взгляд на Мари.

- Моя невеста.

Мари не произнесла ни слова. Она точно застыла.

{15} - Подойдите ко мне, дитя мое, - прошептал тогда старик, и тотчас же Мари шагнула к кровати. - Вы очень его любите?

- Очень, - ответила она.

Что другое могла она сказать? Не могла же она противоречить тяжело больному, может быть умирающему? Так, по крайней мере, я себе объяснил это "очень".

- Тогда все хорошо, - произнес старик, - Я его тоже очень полюбил, хотя не так давно его знаю. Он так же хорошо занимается моей фабрикой, как я сам ею занимался, когда мог. Может быть даже лучше...

- Не говорите слишком много, - вмешалась сестра. - Вам нельзя.

В это мгновение раздался звонок.

- Это доктор, - произнесла сестра и вышла, чтобы открыть.

- Так вот, - заговорил старик, явно пользуясь удобной минутой, - я вас срочно вызвал, и спешил с вызовом, чтобы сказать вам, что вы мой единственный наследник. Сегодня у меня был нотариус и я ему продиктовал завещание.

- Что? - спросил я, не поняв.

- Вы мой единственный наследник, - прошептал он. - Нотариус меня очень утомил..,

Он стал судорожно дышать. Сестра и доктор вошли и последний тотчас же пощупал пульс.

- Пусть все выйдут, - сказал он. - Укол. Скорей.

Сестра бросилась к столику, стала надпиливать ампулку. В соседней комнате, куда мы проникли, я увидал испуганное лицо старушки-экономки. Я не знал что сказать, не знал что делать. Я был точно у подножья скалы, подняться на которую очевидно нельзя: стоишь перед ней, смотришь на нее, и не знаешь, что делать, о чем думать?

Прошло несколько минут, наполненных до невозможности тягостным молчанием. Наконец дверь отворилась и появился доктор. Он сказал что припадок миновал благополучно, но что для верности он задержится еще на четверть часа.

- Больше его не тревожьте, - распорядился он, - ваш визит уже не пошел ему на пользу.

- Так это он меня вызвал.

- Он ли вас вызвал, сами ли вы пришли, - отрезал доктор,

значения не имеет. Если мои указания не будут выполнены, я ни за что не ручаюсь.

- После завтрака, - вмешалась старушка-экономка, - приходил нотариус, и пробыл довольно долго. Это он его утомил, а не директор. Директор приезжает каждый вечер.

- Не спорю, но подтверждаю, что нужен абсолютный покой. Сделав неопределенный жест рукой, он вернулся в спальню. Я посмотрел на Мари и заметил, что из-под всегда опущенных ее ресниц скатились слезинки.

{16} - Зачем, зачем все так было? - прошептала она. - Зачем вы сказали?..

- Теперь едем обедать, - оборвал я ее, почти резко.

3.

В автомобиле, который вез нас в ресторан, я не то, что обдумывал сложившееся положение, а как бы искал, какой внутренней стороной мне обратиться к Мари? Конечно она мне нравилась, в этом не было ни малейшего сомнения. Но было ли этого достаточно для того, чтобы решиться посвятить ей всю жизнь, или, по меньшей мере, продвинуться с ней по тому пути, который приводит к совместной жизни?

Как будто для этого нужна любовь. С другой стороны мной только что были сказаны и подтверждены, да еще в несколько торжественную минуту, обязывающие, связывающие слова, такие, от которых нельзя отказаться без ущерба, без стыда, без упрека самому себе, без нарушения требований чести. Могли, конечно, в Мари таиться свойства, нужные для возникновения настоящей любви и счастья. Но как это разгадать? А ничего не зная о ней, жениться только для того, чтобы остаться верным случайному восклицанию, - не легкомыслие ли это в последнем счете?

Входя в ресторан, Мари, по своему обыкновенно, смотрела себе под ноги. Когда к ней подбежал шассер (так в оригинале), чтобы помочь скинуть пальто, она взглянула на меня смиренно и почти жалко улыбнулась. Что было в этой улыбке? Просьба о прощении? Готовность стать рабой, никогда ничего не требовать? Я еще раз подумал, что если я подчинюсь магической силе сказанного мной слова, то и для нее это может стать источником мучения, и я сам, даже стараясь все всегда к лучшему устроить, только буду ее терзать. Мы выбрали столик, сели. Я спросил Мари об ее предпочтениях, но она так на все заранее была согласна, что я составил меню сам. Невесело начинался мой обед с этой барышней, обед, к которому я так стремился. Колеблясь, не зная, как приступить к разговору, досадуя на себя за это, несвойственное мне, колебание, за неумение разобраться в путаница намерений и побуждений, - я, со злобностью, допустил мысль, что Мари может быть просто интриганка, что у нее одна цель: непременно и поскорей выйти замуж, и что, узнав случайно, что я стану богатым, она, в моем отношении, будет особенно предприимчивой. Я посмотрел на нее с враждой и спросил, резко:

- О чем вы думаете?

- О вас, - ответила она. - О том, что вы теперь наверно раскаиваетесь, что назвали меня невестой. При других обстоятельствах это могло сойти за глупую шутку, но в этой обстановке... Зачем вы это сказали?

- Это было первым пришедшим мне в голову предлогом для {17} того чтобы объяснить ваше присутствие, ваше, в некотором смысле, вторжение.

- Я сама это поняла именно так, - ответила она, - а теперь я чувствую, что у меня что-то в душе надломлено.