Нина Горланова - Коса с небес

На другой день в почтовом ящике Юли торчали цветущие ветки яблони. Она сразу поняла, что их принес Александр. Последний романтик, но, впрочем, последних романтиков не бывает, всегда родятся новые. А чем он будет отличаться от Сергея? Для того тоже счастье - это "остановись, мгновенье", но на самом деле никогда ведь не останавливался, а хотел добавить стопку-другую... Для Юли счастье, когда день прожила и не нагрешила. Или сняла грехи на исповеди, вот и счастье.

Валентина Лихоед (им дали квартиру на той же площадке) зашла якобы сверить часы.

- Видела я: курсант тебе в ящик почтовый ветки яблони засовывал! И весь покраснел, когда меня заметил.

- Да он моложе меня лет на семь!

- Ну и что. Ты сама выглядишь на двадцать. В зеркало смотришь - нет? Замечаешь, что еще похудела? В больницу бы сходила...

- Мне сейчас надо Арсика в другую школу перевести, за лето оздоровить где-то... У меня еще есть деньги родителей, немного, но есть.

Все связаны жизне-смертными узами. Откуда эта фраза, Юля не могла понять. Наконец вспомнила: из сна. Ей снилось, что она играет ангела в школьном спектакле. И по сценарию нужно прыгать с балкона. Ангелов было несколько, но все боялись прыгать, а она решилась. И медленно летела вниз. Смело. А сверху ей кто-то сказал: "Все связаны жизне-смертными узами".

Через месяц пришло очередное письмо от Вари: поздравляла с новосельем. Снова какие-то стихи:

Отрезок прямой линии затосковал:

- Почему я не луч,

Не стремлюсь в бесконечность?

- Это богоискательство,

Ответили точки,

Но сами вдруг спросили:

- Почему мы не звезды?

- Глупые, - сказала прямая линия,

Вот я мчусь в две стороны,

Прохожу через звезды,

Но какая это ответственность:

Нигде не искривиться!

- А мне еще хуже, - криво усмехнулась

Кривая линия. - Полная свобода

Нас развратила:

Мы пересекаемся с кем попало

И сколько угодно,

А в итоге получается каля-маля...

Одна надежда: встретить художника

Он меня ограничит,

Нарисовав лицо или цветок.

Юля ничего не могла понять... Как все это далеко. Неужели раньше я могла читать такое... Кстати, о художниках! Учительница давно сказала, что Арсик странно нарисовал свою семью: мама с огромными руками, распростертыми чуть ли не на всю страницу, а сам он - ростом с маму. Если бы расшифровать руки матери как гиперопеку, то тогда почему сам он не маленький? Что-то тут странное...

Осенью сын снова попал в больницу с воспалением легких - аллергический компонент беспокоил врачей. В это время Валентина Лихоед похоронила своего Леонида. Юля решила: если Арсика выпишут, заплачу Вале за пригляд, а сама лягу на обследование. Кошачья лапа теперь была уже везде: в горле и в печени, в ногах и руках...

Феликс Прогар всегда на лекциях говорил студентам: от настоящего внимания зависит размер вашего будущего кладбища - там будут лежать те, кого вы могли бы спасти во время операции, но не спасли, потому что знаний не хватило. А знаний не хватило, потому что плохо слушали, как вот вы, например, молодой человек, - у вас кладбище будет очень-очень большое...

Но он никогда не говорил, что сам иногда старается избегать некоторых операций. Если интуиция говорит, что не хочется делать какую-то операцию (хотя видимых причин для беспокойства нет), все равно что-нибудь случится. Или послеоперационное осложнение, или больной умирает прямо на столе.

Феликс Прогар бросил взгляд на непромытый снимок - можно было видеть, что образование перекрыло мочеточник, а вся остальная картина тонула в каких-то петлистых художественных извращениях... Что за жизнь она себе сделала, что так запустила? Мы, конечно, отток мочи для начала наладим через брюшную стенку, чтобы она дальше не отравлялась, трубку выведем вот сюда. Но не лежит душа, что-то будет. Хорошо бы сейчас оказаться дома, где ждет его нетускнеющая любовь - шахматы. Жена, правда, в последнее время часто грозила тряпкой ни в чем неповинным фигурам (включая сюда и фигуру мужа): "Я вам всем покажу!"

Но нечего делать. Срочный случай. Отступать некуда. "Граф попытался отогнать дурные предчувствия"...

Он сказал коллеге Скачкову:

- Сейчас выведем трубку, гистология, потом сердце подкрепим, да еще непонятно, что там у нее с болями в молочной железе. Не организм, а Тришкин кафтан.

Размывая руки, ожидая, когда пациентка Лукоянова окончательно замрет в анестезиологической истоме, Феликс спросил:

- Что же моей пить от аллергии: супрастин или кларитин?

- Бессмертин, - безрадостно буркнул через маску анестезиолог.

"Графиня вскрикнула: "Вы подлец!""

- Давно такого не видал, - ворчал Скачков. - Не в один же день все это произошло! Она с высшим образованием. Не в деревне...

- Справимся, - вяло ободрил его Феликс Прогар.

- Лука ты наш, Лука!

Феликс с жаром вспомнил:

- Привезли, помнишь, Ефимовских? Кричали: последняя стадия (он проглотил слово). А старик пошел в туалет, кровь хлынула горлом, оказалось просто язва.

Скачкову тоже вдруг захотелось, чтоб все было уже позади и он бы выпил немного спирту и пошел по палатам - править позвоночники желающим. Но капельница вот она, больная интубирована, Афанасьич дал отмашку: "Начинайте".

А Юле все-таки показалось странным, что наркоз на нее не действует. Она догадалась, что бригада хирургов ждет какого-то командира. И вот он пришел человек в черной маске. И то снимет ее, то наденет. Ходит тут, раскомандовался, всем под руку говорит... Снимет маску - хирурги двигаются бодрее, глаза - заводные! Наденет командир свою черную маску - все тайком вздыхают, глаза утомленные...

Феликс почувствовал, что пот змеится по переносице. "Повернись", сказал он операционной сестре и вытер лоб - об ее халат сзади.

- Пульс нитевидный. Она уходит!

Юля удивилась, зачем этот неприятный надел маску на все тело. Черную.

- Эта дренажная трубка здесь нужна, как слону сифилис, - заскрежетал Скачков.

- Метастаз на метастазе сидит, - голос Феликса оборвался.

И тут, как будто всего этого было еще мало, раздался частый стук в окно. Феликс подошел еще в маске: с той стороны две синички долбили клювами стекло. И это соединилось у него с упоением, с которым они бились за эту дистрофичную красавицу.

- ...! - сказал он, удивляясь, что восторг не прошел, а перешел в нечто вроде: "Теперь уже не будет мучиться - летальный исход наступил". Мелькнуло и замерцало: хорошо? Да, хорошо, а вдруг бы не было такого фокуса природы, как смерть? И захватывающий восторг до вечера продолжался, мысль о всеобщем космическом избавлении жужжала, не ослабевая. Что-то патологическое? Зима очень холодная, авитаминоз, может, нервы. И в этом году он перестал ходить в шахматный клуб, вот что. Раньше его не очень раздражало, что там (втихую от властей) играют на деньги. А нынче почему-то не смог этого выносить. Пальцы загнул - посчитал. До отпуска оставалось четыре месяца. И тут снова две синички постучали к нему в окно кабинета.