Надежда Горлова - Мои сны глазами очевидцев

Весной мы стали ходить в университетский сад. Запахи и лепестки пролетали мимо нас. Однажды мы легли в траву, качнув куст шиповника. Мы стряхнули с него ливень света, и волосы К заблестели. Куст распрямился, тень вернулась на свое место, но блеск не исчез, - так я впервые заметила его седину. 52 - не так уж и много.

"Тогда вы занимались любовью, так я понимаю?" - сердито спросил С. "Да" "И он оказался..." "Нет. Все было хорошо. Мы вместе ездили в Красновидово"

Сон 17

Соломинка

Зима, мы идем с К по обледенелой улице. От холода болит позвоночник. Низкие черные деревья голыми ветками царапают мне шею. Костистый лед под ногами. Но настроение у меня приподнятое, потому что я с К, и мы говорим о чем-то приятном. Порыв ледяного ветра обжигает, но приносит запахи весеннего сада. Ветер не прекращается, вместе со снегом он несет нам в лица белые и розовые лепестки и какой-то растительный пух, мягкий, как пудра. Ветер не ослабевает, но становится все теплее и мягче. Я щурюсь, и раскрываю глаза, только когда ветер уже не заламывает мне ресницы, а ласкает мое лицо. Я вижу, что мы пришли в весенний сад. Деревья в цвету, вьются тонкие нити запаха, я вижу, как нарциссы, тюльпаны и ирисы прорастают на клумбе. Они заставляют шевелиться влажную черную почву, напоминающую бархат, потом из нее появляются молочные ростки, похожие на согнутые в суставе локти и колени, они распрямляются и тотчас зацветают, стряхивая черную рыхлую землю, как мы с К несколько минут назад стряхивали снег. Отчетливые, различимые ароматы. Я осязаю лепестки, боюсь испачкать лицо пыльцой. К говорит: "Сегодня Рождество. Ветер из Вифлеема принес весну" И я вижу запутавшуюся в ветвях благоуханной яблони соломинку. Я понимаю, что это соломинка из того вертепа, в котором родился Спаситель, и просыпаюсь в слезах счастья. Вспоминаю, что К умер.

Бодрствование 17

Мы провели вместе три недели, а нам не надо было этого делать. Я ждала сплошного счастья и любования друг другом, а поняла только, что мой возлюбленный - немолодой человек, страдающий хронической усталостью. К целыми днями лежал в нашей комнате, читал газеты и спал. Его дыхание сливалось с ветром за окнами, а тени тюлевых занавесок пульсировали на его лице как тени волн на дне. К вечеру он собирался с силами, долго приводил себя в порядок, томно напевая, и шел гулять с коллегами. Он заигрывал с дамами, высоко молодо смеялся и рассматривал вино на свет перед тем, как выпить. К возвращался, и шаркал по номеру шлепанцами, сопя и постанывая. Под глазами у него были сиреневые круги. К засыпал сразу, всхрапывал и скрежетал зубами во сне. Иногда по утрам мы занимались любовью. Мне казалось, что он делает это только ради меня, а ему бы хватило нежности. Просто лежать рядом, ловить губами волоски на руке, превращать палец в кокон шелкопряда, наматывая на него прядь. Если бы на протяжении пяти месяцев я не представляла себе совсем другое, как я была бы счастлива...

Я защитилась, и с тех пор видела его только однажды. Это была случайная встреча на улице. Седой сутулый человек с портфелем козырнул мне с четной стороны. Я улыбнулась ему и прошла мимо, поедая велюровую мякоть банана с трупными пятнами на кожуре.

Сон 18

Помада Мальтуса

Мне снилось, что английский экономист Тобиас Мальтус изобрел некое средство "для предотвращения перенаселения миров", которое, если нанести его на слизистую оболочку рта, переводит человека в иную реальность. По мере того, как действие снадобья пропадает, действительность становится все тусклее и безрадостнее, а если человек применит средство еще раз, то снова перенесется в другой мир. Так мне объяснил продавец. Это было в Лондоне, в антикварной лавочке, где продавались шагреневая кожа, портрет Дориана Грея, бутылка из-под ямайского рома, в которой сидел демон, исполняющий желания, обезьянья лапка и другие безделушки. Все там стоило очень дешево, и называлась лавчонка "Разочарования". Это была помада в металлическом футляре в виде кузнечика. Меня разыскивал Интерпол. Я купила помаду и тотчас воспользовалась ею перед пыльным зеркалом в медной раме, на дне которого жили привидения.

Я оказалась в самом прекрасном месте на Земле, к которому так долго шла в своих снах.

Только губы пощипывает от помады Мальтуса. Я сижу на холме в Сурковском логу. Соседние холмы в сизой дымке, насекомые осваивают мои туфли, пауки приплели ногу к сухому стеблю. В ушах звенит от разнообразных трелей. Сурковский лог - это ландшафт действительно счастливого сна огромное обозримое пространство, единицами измерения которого являются взгляды - и можно мерить, как попало, без кадроискателя, потому что все, куда ни кинешь взгляд, совершенно. Хочется обежать весь лог, но, во-первых, обозримость оказывается ложной - каждые два холма расходятся, обнажая долину, и, если углубиться, так закружит, что среди множества покатых дорог, ручьев и зеленых холмов с песчаными проблесками и то еловыми, то березовыми лесками на макушках, не найдешь своих, - все будут казаться своими или чужими, как заладит (это тоже черта сна). И передвигаться в логу совсем не легко - все время в гору или по бугристому склону, а если по ложбинке дна - то по мягким кочкам, которые коровы сбили из ручья как из молока масло.

Вот где, не умея летать, чувствуешь себя калекой. Однако я умею. Надо облететь все холмы, дублируя рельеф, пусть трава поцарапает грудь и шею. Я буду лететь, задирая подбородок, как плохой пловец, и рулить вытянутыми вперед кистями рук. Однако мне так саднит губы, что хочется срочно найти воду. Вот в одном месте сверкнула вода, но в нее попрыгали невидимые лягушки, - я прочитала это по движению травы. Я лечу дальше, я еще плохо умею это делать, и боюсь подниматься высоко, как плохой пловец боится заплыть далеко от берега. Просияла в траве семья жемчужных бледных поганок. Множество больших, каких-то балетных грибов тоже появляются в сказочных снах. В месте, недоступном коровам, я нашла крошечную заводь. Она была так прозрачна, что сначала мне показалось - мелкая сухая листва невесомо лежит на воздухе. Мне приходится пить через полую травинку, потому что на губах моих - моя Родина, едкая мазь, от которой уже кровоточит моя кожа.

Из лога я вышла в село Слонское. Пыль на дороге была белой, как мел. В селе я нашла свой дом, такой же белый, как дорога. На его металлической крыше лежало солнце. В саду припекало, а в доме была прохлада. Я вошла в дом, открыла окно, и ветки садовых деревьев протянули в комнату свои руки, увешенные плодами. На железной кровати спал помолодевший К, но я не могла поцеловать его безобразными губами.

Человеческое счастье длится неделю - это крайний его срок. Шесть дней ты познаешь его совершенно, на седьмой наслаждаешься его полнотой. Так было и у меня. Неделю мы гуляли в Курпинском лесу, по тем местам, которые я так хорошо изучила в прошлых снах, летали над Сурковским логом, разговаривали, читали, занимались любовью. На восьмой день действие помады Мальтуса стало ослабевать. Мой мир рушился на моих глазах так же, как трескались мои губы. Мы разучились летать, в доме появились трещины, а на лице К - морщины. На десятый день мы не смогли дойти до лога, - так далеко он оказался, а на двенадцатый - пробраться в лес, так зарос он крапивой и чертополохом. Дом разрушался, сад засыхал, К старел. Портилась погода, а у К - характер. Он глупел, дряхлел и пилил меня, говорил, что губы у меня гниют и воняют. На шестнадцатый день за окнами лил холодный ливень, в доме пахло сыростью и гнилью, как в старом подвале, К обмочил постель. Вместо того, чтобы помочь старику, я намазала губы помадой Мальтуса. Я должна была это сделать на восьмой день, как только заметила первую морщину, первый седой волос К, первый жухлый лист за окном, но я слишком любила. К, Родину? Или себя? Я оказалась на берегу моря, сияющего как бертолетова соль, жемчужный песок затопил мои ботинки. С губами все было в порядке, их только немного пощипывало. Я поняла, что превращаюсь в Агасфера, потому что отныне буду заботиться только о собственных губах, пока не кончится помада в футляре в виде кузнечика.