Михаил Салтыков-Щедрин - Господа ташкентцы

Выражение «краеугольные камни» он как-то особенно подчеркивал и всегда останавливался на нем. Он покручивал свои усики, пристально поглядывал на своего собеседника и умолкал, вполне уверенный, что все, что надлежало сказать, уже высказано. В сущности же, «краеугольные камни», о которых здесь упоминалось, состояли в том, что Мангушев по утрам чистил себе ногти и примеривал галстухи, потом – ездил по соседям или принимал таковых у себя и, наконец, на ночь, зевая, выслушивал рапорты своих: chef de l'administration управляющего. и chef du haras заведующего конным заводом..

– Я, messieurs, не знаю, что такое скука! – выражался он, рассказывая об употреблении своего дня, – моя жизнь – это жизнь труда, забот и распоряжений. Nous autres, simples travailleurs de la civilisation, nous devons a nos descendants de leur transmettre intacts nos fortunes, nos droits et nos noms Мы, скромные работники на ниве цивилизации, должны передать нашим потомкам неприкосновенными наши владения, наши права и наши имена. (Ольга Сергеевна от него заразилась этой фразой, когда рекомендовала «куколке» заняться хозяйством). Поэтому наше место – на нашем посту. Вы, господа военные и господа дипломаты, – вы защищайте отечество и ведите переговоры. A nous – le role modeste des civilisateurs наш удел – скромная роль цивилизаторов… Мы сеем и способствуем прозябению посеянного. Я с утра уж принимаю рапорты, делаю распоряжения, осматриваю постройки, mes batisses, хожу на работы… И таким образом проходит целый трудовой день! У меня даже свой суд… Я здесь верховный судья! Все эти люди, которым нечего есть, все они приходят ко мне и у меня просят работы. Я могу дать, могу и отказать, – стало быть, я прав, говоря, что суд принадлежит мне. У меня нет ни одного безнравственного человека в услужении… parce que la morale, mon cher, – c'est mon cheval de bataille ибо мораль, мой милый, – мой боевой конь… Я каждому приходящему ко мне наниматься говорю: хорошо, но ты должен быть почтителен! И они почтительны. Все эти краеугольные камни… вы меня понимаете?

Дошедши до «краеугольных камней», Мангушев опять умолкал, считая свою миссию совершенно исполненною.

Nicolas и Мангушев сразу поняли друг друга, хотя последний принял первого с оттенком некоторого покровительства.

– Soyez le bienvenu! Добро пожаловать! – сказал он ему, – le descendant des Persianoff потомок Персиановых. всегда будет желанным гостем в доме Мангушевых. Мы, сельские дворяне, конечно, не можем доставить вам тех высоких наслаждений, к которым привыкли люди столиц, но и у нас найдется для Персианова и чарка доброго старого вина, и хороший кусок дымящегося ростбифа. Entrez, je vous prie Войдите, прошу вас..

Мангушев высказал это так серьезно, что Nicolas сразу почувствовал беспредельное благоговение к нему. Он был так щегольски и в то же время так просто одет, что Nicolas в своем мундирчике почувствовал себя как-то неловко (он в первый раз упрекнул себя, зачем надел мундир, и не послушался maman, которая советовала надеть легкий палевый костюм). В его воображении вставал совсем не тот золотушный, вертлявый и исковерканный Мангушев, который действительно ломался перед его глазами, а подлинный представитель той vie de chateau жизни в поместье., о которой он вычитал когда-то dans ces bons petits romans в милых романах., воспитывавших его юность. Целая картина быстро пронеслась в его воображении. Молодой лорд, рассевающий семена консерватизма, религии и нравственности; семейный очаг; длинные зимние вечера в старом, величественном замке; подъемные мосты; поля, занесенные снегом; охота на кабанов и серн; триктрак с сельским кюре; беседа за ужином с обильными возлияниями; общие молитвы с преданными седыми слугами, и затем крепкий, здоровый и безмятежный сон до утра… Одним словом, он совершенно позабыл, что находится в Глуповской губернии, где нет ни шато, ни кюре, играющих в триктрак, ни кабанов, ни консерватизма, ни религии, ни нравственности, а есть только высь да ширь, да бесконечно праздные и беспредельно болтающие Мангушевы.

– Et la sante de madame? Как здоровье мадам? – осведомился между тем Мангушев.

– Merci. Maman se porte tres bien.

– Oh! votre mere est une noble et sainte femme! Благодарю. Мама чувствует себя превосходно. – Ваша мать благородная и святая женщина!

Молодые люди вошли в кабинет и уселись на какой-то чрезвычайно мягкой и удобной мебели.

– Et maintenant, causons. Charles! vite un dejeuner et une bouteille de notre meilleur! А теперь поболтаем. Шарль! скорее завтрак и бутылку лучшего вина! – обратился Мангушев к расторопному малому, почтительно ожидавшему приказаний, – мсье Персианов! вы какое вино предпочитаете?

Nicolas вспыхнул, потому что до сих пор он сам еще не давал себе отчета относительно вина. Он неизменно душил шампанское, полагая, что дорогая его цена вполне достаточна, чтоб оправдать это предпочтение.

– Mais… le Champagne! Но… шампанское! – смущенно пролепетал он, все больше и больше краснея.

– Pardon! Мы будем пить шампанское en son temps et lieu в свое время и на своем месте. – надеюсь, что вы у меня обедаете? – а теперь… Charles! vous nous apporterez de ce petit Bordeaux… «Retour des Indes»… C'est tout ce qu'il nous faut pour le moment… n'est-ce pas, mon cher monsieur de Persianoff? Шарль! принесите нам бордо… «Возвращение из Индии»… Ничего другого нам сейчас не надо… не правда ли, дорогой господин Персианов?

Nicolas промычал в знак согласия.

– У меня в услужении все французы, – продолжал Мангушев, когда Шарль удалился, – и вам рекомендую то же сделать. Il n'y a rien comme un francais, pour servir Лучше француза слуги не найдешь… Наши русские более к полевым работам склонность чувствуют. Ils sont sales Они грязные… Но зато, в поле за сохой… c'est un charme! это восторг!

Затем, уже начинается собственно causerie болтовня..

– Ну-с, что нового в Петербурге?

– Mais… nous folichonnons, nous aimons, nous buvons sec! Да что ж, шалим, любим, выпиваем!

– Oh! cette bonne, brave jeunesse! Милая, славная молодежь! Мы, сельские дворяне, любуемся вами из нашего далека и шлем вам отсюда наши скромные пожелания. Вам трудно в настоящую минуту, messieurs, и мы понимаем это очень хорошо; но поверьте, что и наша задача тоже нелегка!

Мангушев останавливается, как будто собирается с мыслями.

– У нас нет поддержки! – наконец говорит он и опять умолкает.

Nicolas делает вид, что умеет, так сказать, читать между строк.

– On est trop bon la-bas! Там слишком мягкосердечны! – продолжает Мангушев, – нет спора, намерения прекрасны, но нет этой пылкости, этого натиска, чтобы разом покончить с гидрою! А мы… что же мы можем сделать с нашими маленькими, разрозненными усилиями? Мы можем только помогать по мере наших слабых сил… и сожалеть!

– N'est-ce pas? mais n'est-ce pas? – радуется Nicolas, – je le dis mille fois par jour, qu'on est trop bon pour cette canaille-la Не правда ли? не правда ли? я говорю тысячу раз на день, что правительство слишком мягко по отношению к этим негодяям!.

– Et vous avez raison И вы правы… Я день и ночь борюсь с этим злом… je ne fais que cela… я только это и делаю… И что ж! Я должен сознаться, что до сих пор все мои усилия были совершенно напрасны. Они проникают всюду! и в наши школы, и в наши молодые земские учреждения.