Алексей Писемский - Люди сороковых годов

- Чем нам, господа, перепираться в пустом словопрении, - сказал он, не лучше ли выпить чего-нибудь... Чего вы желаете?

- Я всему на свете предпочитаю шипучее, - отвечал Кергель.

- Жженку бы теперь лучше всего, - произнес Живин.

- И то не дурно, - согласился Кергель.

- Жженка так жженка, - сказал Вихров и, пригласив гостей перейти в кабинет, велел подать все, что нужно было для жженки.

Кергель взялся приготовить ее и, засучив рукава у своего коричневого фрака, весьма опытной рукой обрезал кожу с лимонов, положил сахар на две железные палочки и, пропитав его ромом, зажег.

Синеватое пламя осветило всю комнату, в которой предварительно погашены были все свечи.

- Раз, два, три! - восклицал Живин, как бы из "Волшебного стрелка" [82] . "Волшебный стрелок" - опера Карла Вебера (1786-1826), текст Канда. В Петербурге впервые была поставлена в 1824 году и пользовалась большой популярностью. Писемский сравнивает счет капель Живиным со счетом пуль в опере егерем Каспаром, выливающим их посредством волшебства: по мере того, как Каспар считает пули, появляются совы, черные вепри, раздается гром, сверкает молния, и при счете "семь" низвергаются скалы. , всякий раз, как капля сахару падала.

Вихров между тем все более и более погружался в невеселые мысли: и скучно-то ему все это немножко было, и невольно припомнилась прежняя московская жизнь и прежние московские товарищи.

- Ах, студенчество, студенчество, как жаль, что ты так скоро миновалось! - воскликнул он, раскидываясь на диване.

- А как мне-то, брат, жаль, я тебе скажу, - подхватил и Живин, почти с неистовством ударяя себя в грудь, - просто я теперь не живу, а прозябаю, как животное какое!

Кергель все это время напевал негромко стихотворение Бенедиктова, начинавшееся тем, что поэт спрашивал какую-то Нину, что помнит ли она то мгновенье, когда он на нее смотрел.

Иль, мечтательный, к окошку

Прислонясь, летунью-ножку

Думой тайною следил...

мурлыкал Кергель и на слове летунью-ножку делал, по преимуществу, ударение, вероятно, припоминая ножку той молоденькой барышни, с которой он в собрании в углу выделывал что-то галопное. Наконец жженка была сварена, разлита и роздана присутствующим.

- Живин, давай петь нашу священную песнь "Gaudeamus igitur" [158] "Gaudeamus igitur" ("Будем радоваться") - первая строчка известной средневековой студенческой песни. Здесь приведена в переделке. Pereat justitia! - Да погибнет суд! Pereat policia! - Да погибнет полиция! ! воскликнул Вихров.

- Давай, - подхватил тот радостно.

- А вы ее знаете? - обратился Вихров к Кергелю.

- Немножко знаю, подтяну, - сказал тот.

Все запели, хоть и не совсем складными голосами, но зато с большим одушевлением.

Живин в такой пришел экстаз, что, встав с своего места, начал петь одну известную студенческую переделку.

- Pereat justitia! - восклицал он, тыкая себя в грудь и намекая тем на свое стряпчество.

- Pereat policia! - разразился он еще с большим гневом, указывая уже на Кергеля, как на члена земского суда.

Иван, горничная Груша и старуха ключница стояли потихоньку в зале и не без удовольствия слушали это пение.

- В Москве барин каждый день так веселился! - не утерпел и прихвастнул Иван.

После пения разговор перешел на разные сердечные отношения. Кергель, раскрасневшийся, как рак, от выпитой жженки, не утерпел и ударил Павла по плечу.

- А я немножко знаю одну вашу тайну, - сказал он.

Живин посмотрел на него сердито: ему казалось подлым так насильственно врываться в сердце другого.

- Какую же это? - спросил Вихров полусконфуженно.

- А такую, что к кому вы уезжали из собрания.

Живин окончательно вышел из себя.

- Если он тебе это говорит, так и ты его спроси, - сказал он, обращаясь к Вихрову, - как он сам ездил к mademoiselle Прыхиной.

Кергель вспыхнул.

- Как, к mademoiselle Прыхиной?! - воскликнул Вихров, удивленный и вместе с тем почему-то обрадованный этим известием.

- Больше году с ней амурничал! - подхватил Живин.

- Меньше, - отвечал Кергель, несколько поправившийся и желавший придать этому разговору вид шутки.

- Но скажите, как же вам пришла в голову мысль победить ее? - спросил Вихров.

- Что ж, она девушка так себе, ничего, - отвечал Кергель, чувствительна только уж очень.

- Все стихами его восхищалась, - пояснил Живин.

- И что же, она вас первого полюбила? - допрашивал Вихров Кергеля.

- Разумеется, - отвечал тот, как бы даже удивленный этим вопросом.

- И была пылка в любви? - продолжал Вихров.

- Ужасно, ужасно! - воскликнул на это Кергель. - Этим, признаюсь, она меня больше...

И он не докончил своей мысли, а сделал только гримасу.

- Первое-то время, - продолжал зубоскалить Живин, - как он покинул ее, видеть его не могла; если лошадь его проедет мимо окна, сейчас в обморок упадет.

- Говорят, говорят! - отвечал, усмехаясь, Кергель. - Но что ж было делать, - натуру человеческую не переломишь.

- Опротивела, значит? - проговорил Вихров.

- Невыносимо! - подтвердил Кергель.

Таким образом приятели разговаривали целый вечер; затем Живин и Кергель отужинали даже в Воздвиженском, причем выпито было все вино, какое имелось в усадьбе, и когда наконец гости уселись в свои пошевни, чтоб ехать домой, то сейчас же принялись хвалить хозяина.

- Чудного сердца человек, чудного! - восклицал Кергель.

- Еще бы! - подтверждал с удовольствием Живин и после этого визита весьма часто стал бывать в Воздвиженском.

Видимо, что он всей душой привязался к Вихрову, который, в свою очередь, увидев в нем очень честного, умного и доброго человека, любящего, бог знает как, русскую литературу и хорошо понимающего ее, признался ему, что у него написаны были две повести, и просил только не говорить об этом Кергелю.

- Что ему говорить: разболтает он только всем, - произнес Живин.

Вихров дал ему даже на дом прочесть свои черновые экземпляры; Живин читал их около недели, и когда приехал к Вихрову, то имел лицо серьезнее обыкновенного.

- Не знаю, - начал он, по обыкновению своему, несколько запинающимся языком, - я, конечно, не компетентный судья, но, по-моему, это лучше всего, что теперь печатается в журналах.

- Ты думаешь? - спросил его не без удовольствия Вихров.

- Более чем думаю, - уверен в том, - подтвердил окончательно Живин.

- Увидим, - произнес Вихров и вздохнул.

Ему и не мечталось даже о подобном счастье.

Невдолге после того он признался Живину также и в своих отношениях к m-me Фатеевой.

- Слышал это я, - отвечал тот с улыбкой.

Тон голоса его при этом показался Вихрову недостаточно уважительным.

- А ты видал ее? - спросил он.

- Видал, - протянул Живин.

- Что же она: понравилась тебе?

- Да, ничего, понравилась, - отвечал Живин. - Тут вот про нее болтали, что она, прежде чем с тобой, с каким-то барином еще жила.