Сергей Григорьев - Казарма

денатурированный спирт - питейный что-ли. Вот и весь товар полковой лавки. Тут же столы и скамьи, можно написать письмо. В прорез перегородки высунула зев труба граммофона, но молчит упорно. Шипучий керосиновый фонарь щедро разливает зловещий зеленоватый свет. Единственное светлое место по вечерам. Вот тут и вьются вокруг всех этих соблазнов люди с голодными глазами.

Рубль в казарме "стремительно" падает с приходом каждого нового эшелона вновь мобилизованных. Ведь у самого последнего под мышкой рубахи зашито хоть двадцать рублей. С мобилизацией в казарме начинается то, что в газетах называют "вакханалией". Под разными предлогами, запугиванием и застращиванием, "черных", пока они не осмотрелись в казарме, обирают. Соломенный мат, который полагается выдавать даже по военному времени, - надо купить. В первые дни платят, чтобы не валяться на голом полу, рубль, а с иного и три рубля возьмут, "по господину глядя". Через несколько дней, кто потерпеливее, получали мат уж и за двугривенный. Беда, кто сразу окажет деньги, да если "без образования". Ставят не в очередь на неприятные работы, налагают взыскания, за ропот грозят маршевой ротой - пока не "разденут." Фурштатов (синие штаны) говорит: - "В казарме надо жить с умом. Безответный солдат в казарме пропадет."

--------------

Выдают сахар - из девяти кусков не додают два. И к выдаче сахара "пружинка у машинки (для стрижки) сломалась." На пружинку жертвуют по две копейки. Все жертвуют и получают по семи кусков сахару. Вещество бесценное. В сущности здесь - сахарная валюта. Сейчас кусок сахара равняется семи копейкам. А без сахару как? Надо испытать: шесть часов по грязи в слякоть и ветер - что после этого кружка горячего чая с куском в прикуску крепкого сахара. С устатку есть не хочется, а потом Христа ради у раздатчика выпрашивают хлебца. Или тоже купить. Хлеб черный из полковой пекарни великолепный. Выпекают не совсем опрятно, но качество: в Москве был такой. Хлеб выдается на целый взвод. Паек на-днях уменьшили до двух фунтов. Хлеб "буханками" фунтов по десяти в каждой. Раздатчик Коротин запирает хлеб в шкаф. Глядишь: накинул шинель, раскрылился: под каждой рукой по две буханки, понес в город продавать. - Корм гусям. А перед обедом с раздатчиком идет отчаянная перебранка, кто и сколько взял хлеба на отделение. Потому, что и отделенному надо на табачек выручить. И как рвут куски из рук те солдаты, у которых нет денег и нет возможности

украсть - "голодом насидишься." И "чтобы кусков под головами не оставалось." Корки, куски, как утверждают, идут снова в квашню... Казарму обкрадывают. Но казарма еще обкрадывает сама себя.

--------------

В неделю раз, хорошо два - "крошонка" из баранины с вермишелью любимое блюдо в нашем меню. Можно еще есть щи с мясом (изредка). В остальные дни сплошь так называемая "рыба". Когда щи, - выдают "порции." Приносят в железном запертом сундуке, как некую драгоценность, мясо, нанизанное порциями на лучинки. Мясо плохое и масса песку: для веса. Так и скрипит на зубах, как ни выколачивай. Каши за обедом хороши, да дают так мало, что едва по хорошей ложке на брата. Рыба. От нее в баках плавают всегда несомненные признаки: хребты и головы. Суп - всегда чрезмерно острый с красным стручковым перцем, - свирепее молдаванского "паприкаща." Обжигает рот. У меня даже рот "обметало." Говорят, что - против цынги. В конце концов казарменные супы имеют не питательное, а стимулирующее значение, чтобы желудок легче выносил хлеб и кашу. Товарищ Прудников (со вздохом): "Я ломтик черного хлебца утаил - заверните-ка в салфеточку, ужо с чайком скушаем." Супа не доедают. На лестнице в кухню в обед дежурят мальчишки и девчонки с конскими ведрами: им и сливают, свиней кормить. То-есть, к свиному корму прибавляется и замешивается "для аппетита".

--------------

За городом в бараках стоят несколько полков. Бараки растянулись на десять верст по берегу реки. "Вы живете во дворце, а мы в ночлежке", говорит москвич, попавший в барак. Начать с того, что у нас в казарме водопровод, а там надо наносить воду из проруби с реки ведрами. Умывальники у них поставлены на дворе - по спартански закаливают. И кабинеты задумчивости - в ста саженях от иного барака, а это при такой экономии времени, что штаны "в три счета" натянуть полагается, - дело не последнее. А у нас - тут же и промывные!

Как мы живем и работаем строго по часам, так удивительную правильность приобрели все физиологические отправления, словно и тут дисциплина.

САПОГИ.

Уходит маршевая рота, одетая во все новенькое. И стоптанные раскисшие сапоги с них сняли - в починку и нам потом пойдут. Старые

сапоги - дрянь. Помню, весной прошлого года, когда армия наша дралась с наседающими германцами палками и разувшись сапогами, - разговор с солдатом, раненым в таком неравном бою. Лежа на носилках, он блаженно затягивался папиросой и с увлечением говорил: "Сапог у нас вполне достаточно. Видишь на мне сапог - совсем крепкий. В лазарет приду - давай другие, пофасонистей. Новенькие дадут. Сапогов у нас хватит!" Теперь, если верно, снаряды есть. Зато с сапогами не вполне благополучно. В нашей роте кадровые и те по грязи ходят без подметок, если нечем заплатить каптенармусу. У Габриловича подошва подвязана к головке веревкой.

--------------

У бывалых солдат ложки за голенищем не кленовые, а железные, луженые. На фронте принесут в блиндаж кашу, а она замерзла, пока донесли. Деревянную ложку сломаешь, а каши не наскребешь.

--------------

Маршируем, требуют "ногу" так, чтобы "земля провалилась". Сколько на этом нелепом стуке стоптано сапог миллионами наших солдат! Пустяк? Нет, не пустяк, если это делается после галицийского отступления. Не одно это, а и многое другое. Сами учителя, из бывших на фронте, говорят: "Все это вам не нужно". Не сапог жалко, а времени. На отдание чести трата времени в среднем семь дней на солдата. То-есть наша армия на это потеряла не менее пятидесяти миллионов суток. Неужели и в Германии так же готовят солдат?

--------------

Идешь по городу и со всех дворов свиное хрюканье и гоготанье гусей. Как же может хватить хлеба: ведь, все это на казарменном хлебу и щах вскармливается.

СЛОВЕСНОСТЬ.

Прапорщик (случайно в казарме) мимоходом поставил на нары шашку и стоит, скрестив на ней руки и подбородком опершись, слушает.

У ч и т е л ь. Фахретдинов! Что нам напоминает вензель?

Ф а х р е т д и н о в. Вензель напоминает имя императора, который даровал знамя, господин учитель.

У ч и т е л ь. Отставить. Вензель напоминает первую букву...

Ф а х р е т д и н о в. Никак нет, господин отделенный. Вензель та самая и есть буква.

У ч и т е л ь. Врешь!

П р а п о р щ и к (учителю). Молчи, дурак, если сам не понимаешь, когда тебе верно говорят.

--------------