Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Рассевшиеся до этого посвободнее, дисциплинированные пассажиры, скрывая понятное разочарование (как было бы хорошо в эдакой духоте обойтись меньшим числом ездоков!), по одному выскользнули в коридорчик, а потом и в тамбур — покурить.

Новоприбывший поднял нижнюю полку, вместилище под которой было, к счастью, свободно, и растолкал по углам свою поклажу. Затем достал широкий клетчатый носовой платок и, сняв запотевшие очки, стал энергично вытирать мокрое лицо. Потом тем же платком протер очки и водрузил их на прежнее место, прижав для уверенности перекладинку к переносью указательным пальцем правой руки. Опустив полку и сев к окну, он попытался расслабиться после очевидной сумасшедшей гонки. Радио под сурдинку пело мармеладным голосом Валерия Меладзе про цыганку Сэру и бередящую душу скрипку.

В купе тем временем стали возвращаться накурившиеся пассажиры. Произошла нехитрая процедура вагонного знакомства.

— Иван Иванович Чимша-Гималайский, ветеринарный врач, — представился первым высокий, худощавый старик с длинными усами, одетый в белый полотняный костюм. В руках он держал курительную трубку, чубук которой представлял собой искусно вырезанную головку, похожую одновременно на Владимира Ильича Ленина и на Мефистофеля.

Вторым отрекомендовался учитель физкультуры Буркин. Низкорослый лысый крепыш в спортивном костюме, из нагрудного кармана куртки которого выглядывала пачка сигарет "Марлборо", уверенно протянул руку для рукопожатия.

Третий попутчик, оплывший толстяк в дорогом, хотя и засаленном, французского кроя строгом костюме, назвался доктором медицины Дмитрием Ионовичем Старцевым.

Запоздавший пассажир оказался писателем и энтомологом Владимиром Михайловичем Гординым, ехавшим в город П. по печальному поводу — хоронить отца. Ясное дело, его попутчики тут же выразили ему соболезнование, погрустнели на мгновение и была такая длинная пауза, когда, говорят в народе, мол, ангел пролетел.

Но жизнь быстро берет своё. Поезд летел стремительно между двух лесополос. Вагон часто покачивало, колеса ритмично постукивали на стыках рельс. День за окном постепенно угасал. Еще не успело, как следует смеркнуться, как в купе ярко вспыхнула потолочная лампа. Попутчики Владимира Михайловича достали пластиковые сумки со снедью, разложили на узком столике свежие помидоры, огурцы, ветчину, вареные яйца, непременную отварную курицу и наперебой стали приглашать Гордина разделить скромную трапезу. Он тоже не стал отнекиваться и добавил свои аналогичные припасы, а затем, мрачновато улыбаясь, водрузил на стол "Кубанскую" под винтом.

— Прошу помянуть, не побрезговать. Покойный на самом деле приходился мне отчимом, не сразу я это узнал, ну да сейчас перегорело. Вот еду помочь матери, она осталась совсем одна. Младшая сестра моя давно живет на Западной Украине, возле Львова. Неизвестно, сумеет ли она выбраться и успеть на похороны, — произнес Гордин на одном дыхании, не поднимая глаз. Между тем винтовая пробка лихо хрустнула в его горсти, что выглядело некоторым диссонансом вышесказанному.

Пили из стаканов, по чуть-чуть, не чокаясь. Говорили о каких-то пустяках, но слушали друг друга с неподдельным интересом. Иван Иванович рассказал, что его сосед по даче, у французской болонки которого он постоянно принимал щенков, недавно загремел в "ментовку" после того, как засадил дробью в спину и ноги двенадцатилетнему пацану, залезшему в сад за крыжовником. Кстати, который ко всему ещё и не поспел: мелкие, кислые сами твердые, как дробь, ягоды рассыпались из карманов и полиэтиленового пакета на землю, когда раненый мальчишка пытался перелезть обратно через забор, убегая от рассвирепевшего садовода.

Дмитрий Ионович больше молчал, одышливо похрюкивая, лишь изредка вставляя междометия-резюме в особо выразительных местах повествования. А учитель Буркин, раскрасневшись от выпитого, свернул в разговоре на любовь и яростно осуждал молодое поколение за разврат и поголовное верхоглядство.

— Все они сегодня — наркоманы, начинают с клея "Момент", потом забивают "косячок" на троих, глотают на дискотеках "колёса", "экстази", а кто побогаче — переходит на героин… А уж трахаются, чуть ли не с детсадовского возраста, предпочитая оральный секс. Вот, посмотрите, что "Московский комсомолец" об этом пишет", выпаливал он, то и дело подтягивая спортивные брюки и, натягивая на кисти рукава куртки, которые задирались до локтей, столь темпераментно учитель жестикулировал руками. — Вся гимназия пропахла маковой солодкой и бензиновым запахом клея. Лучше бы уж водку пили, что ли.

И тут Чимша-Гималайский решил то ли сменить пластинку, то ли просто перехватить инициативу и, перебивая оратора, обратился к Гордину:

— Вот вы, Владимир Михайлович, как считаете, ваше поколение умело любить? Или были те же кошачьи свадьбы, что у сегодняшних малолеток?

Гордин посмотрел Ивану Ивановичу прямо в глаза:

— А по-всякому было. Лично я, несмотря на сильный темперамент, долго боялся. Странное дело, почему-то думалось, что потом непременно нужно жениться. И перед родителями заранее неудобно было. Помню, познакомился с одной девятиклассницей. Она как раз паспорт шла получать. Стали встречаться. Она худенькая была, невысокая и чрезвычайно гибкая. Художественной гимнастикой занималась. Стрижка короткая, а глаза преогромные, светло-серые такие глаза, почти голубые. Не глаза, а глазищи. В пол-лица.

Пригласил её как-то домой, а мы тогда в собственном доме жили, бревенчатом, тёсом обшитом. Внутри изба избой, даром, что в городе. Я тогда дома этого больше всего стеснялся. Все одноклассники чин чином жили в государственных квартирах, один я — частник, чуть ли не кулак. Так вот, сидим мы в зале, слушаем пластинки, играем в шашки. Странно, она и в шашки играть умела, довольно неплохо для девушки. Тут и отец с матерью подошли. Познакомил их с гостьей. Вскоре проводил на автобус. А вернулся, отчим мне и заявляет: "Что-то ты, сыночка, больно хрупкую отыскал. И что ты с ней делать собираешься? Ведь раздавишь". У меня и слов в ответ не нашлось. Даром что начитанный был. А та девочка потом вышла замуж. Несчастливо. И, кажется, вскоре умерла. Как потом оказалось, она в одном классе с моей будущей женой училась, в спецшколе математической. Я-то уже к тому времени переехал несколько раз и потерял её из виду.

Одно странно, скажу я вам, господа! Когда дело быстро слаживается да на один вечер, то потом быстро и забывается. А когда чувство тянется и обрывается впустую, то нет-нет, да и вспоминается, вроде как с сожалением, что промазал, не туда повернул…

Чай хоть и не Пушкин, донжуанского списка не вёл, зарубок на ружейном прикладе или на удилище не делал, но память человеческая, она всё хранит, словно кинолента. Только не всегда проектор включаешь. Некогда.