Виктор Широков - Случайное обнажение, или Торс в желтой рубашке

Катастрофа разразилась, как и водится, внезапно. Она не только ошеломила О. С., но и сразила её навсегда. Н. Г. Ч. был арестован 7 июля 1862 года и заключен в Алекееевский равеллин Петропавловской крепости. Первый допрос состоялся только 30 октября 1862 г. Зато "повезло" русской словесности: за 3 с половиной месяца Н. Г. Ч. накропал свой знаменитый роман "Что делать?", "чудище обло", почти полтора столетия мучивший школьников и абитуриентов высших учебных заведений. Разве что соискателям ученых степеней по филологии он помог благодатностью и пробойностью темы. Публика прочитав роман в журнале "Современник", замлела: какие же люди бывают на земле! Гвозди бы делать из этих людей, на гвоздях же спящих! И автор, наверное, такой же герой, страстотерпец! Виват ему!

Кстати за несколько дней до ареста Н.Г.Ч. предупреждали высоко поставленные знакомые, что ему следует уехать за границу, следует спасаться, но наш фарисей отмахнулся, мол, с оформлением заграничного паспорта замучаешься, да и в глубине души этот прирожденный мазохист надеялся — за народ пострадать… Ему предъявили три пункта обвинения: сношения с Герценом, составление прокламаций к барским крестьянам и подготовление к возмущению. Улик не было. Н. Г. Ч. был осторожен и предусмотрителен, но власти, повторю, пошли на подлог.

О. С. незадолго до ареста мужа уехала в Саратов, вначале она считала, что все должно скоро и благополучно закончиться. Вот только — денег становилось все меньше и меньше, хотя были проданы лошади, экипажи, квартирная обстановка в Петербурге. А в Саратове она жила по-прежнему: держала лошадей, выезжала. Потом О. С. забеспокоилась, в январе 1863 г. приехала в Петербург. Жить ей пришлось у Пыпиных, гостьей, а не хозяйкой, единственным развлечением оставались Гостиный двор и опера. Следствие по делу мужа затягивалось, что чрезвычайно раздражало О.С. Ее стала одолевать скука, увеличилась нервозностъ, стали повторяться припадки истерики. Но вот были получены деньги за "роман" в "Современнике" и О. С. заторопилась в Саратов, будто бы "за детьми". Приехав в Саратов, О. С. только на минуту зашла к родне взглянуть на Сашу (сына) и спешно уехала в Хвалынск, не взяв сына с собой, несмотря на все его просьбы. Отведя душу (и тело) в Хвалынске, месяца через 3–4, она стала бывать в Петербурге наездами, мотаться по стране, рассеивая себя странствиями, то в Москву, то в Нижний.

Участь Чернышевского была решена 17 февраля 1864 г., когда было подписано определение Сената. После гражданской казни в 6 утра 19 мая 1864 г. он был послан в Сибирь на каторжные работы.

О. С. не была по натуре жертвенной, не последовала она примеру "декабристок", она была не сибирячкой, а сибариткой и только через 2 года летом 1866 г. О. С. решила навестить мужа вместе с 8-летним сыном Мишей. Пробыла в Кадае она всего 4 дня и, даже не отдохнув с дороги, тронулась в обратный путь. А Н. Г. Ч. в ссылке читал и писал, и написанное почти всегда уничтожал. Чтобы рассеяться от долгого сидения за письменным столом, он выходил иногда во дворик около тюрьмы, но за ворота его не выпускали. Он обрюзг, всегда был одет в теплое пальто. Физически Н. Г. Ч. не работал, обязательных работ тогда ссыльным не полагалось, да по своей близорукости и попросту по интеллигентскому неумению Н. Г. Ч. ничего и не мог. Он только путался под ногами и мешал товарищам колоть дрова, топить печи и возить на себе воду. Они отмахивались от него, как от назойливой навозной мухи. И шел он опять к себе в комнату, ставил самовар и порой угощал чаем приходивших к нему, затевая долгие беседы. Н. Ч. любил устные импровизации, особенно в зимние долгие вечера, и кажется был неплохим устным рассказчиком, на бумаге же все выходило уныло, блекло, скучно, вторично, и он опять писал и уничтожал написанное.

Царь пожалел узника и сократил ему, мужу вздорной Сократовны, срок ссылки наполовину: вместо 14 лет определил 7. Однако вместо ожидаемого освобождения 2 декабря 1871 г. Чернышевского вместо Красноярска или Иркутска перевели в якутскую глушь, в Вилюйский острог, где его "заживо погребли". О. С. не могла разделить участь мужа и не хотела заниматься воспитанием сыновей. Она злилась на всех и вся, сходила с ума от вынужденного скромного существования, ведь денег не было. Крупных денег. Она искала рассеяния, переезжая с места на место, развлекая себя случайными встречами, которые напоминали ей её былую неотразимость, но и случайные партнеры не могли исцелить её.

Н. Г. Ч. в Сибири, конечно, мучительно страдал за свою "голубку" неоднократно пытался он поссориться в письмах с ней и поссорить её с родней (последнее удалось), чтобы подвести О. С. к выбору свободы, чтобы она могла вступить во второй, более удачный брак. Но О. С. не поддержала его замысел, а просто жила в свое удовольствие. Вера Александровна Пыпина, племянница Чернышевского, вспоминала О. С. в меблированных комнатах на Бассейной, окруженную массой котят, жалующуюся как всегда, на нездоровье, всегда полуодетую. В тех же комнатах жил и постоянно входил молодой человек в мундире, Витман, кажется его звали. Девочке казалась тогда это неловким и странным. А все-таки молодец О. С., вкусу к молоденьким "мущинкам" не изменяла.

Та же В. А. Пыпина была уже взрослой девушкой, когда Н. Г. Ч. получил разрешение вернуться из ссылки и стал жить в Астрахани. О. С. было уже 50 лет. Свова появились приличные деньги и мадам снова вошла в роль светской львицы. Как-то после обеда О. С. предложила Пыпиной проехаться в её "любимый Павловск". Там они сидели на круглой скамье под ёлкой, на "любимом месте" О. С. и слушали музыку. И О. С. предалась воспоминаниям, как сиживала она, бывало, в окружении молодых поклонников, как перегонялась на рысаке с великим князем Константином Николаевичем, закрыв лицо вуалью, иногда спуская её, чтобы поразить князя огненным взглядом, как был он заинтригован, вообще, как многие мужчины её любили. "А вот Иван Федорович (польский эмигрант Савицкий, впоследствии врач во Франции и во Львове) ловко вел свои дела, никому и в голову не приходило, что он мой любовник… Канашечка-то знал: мы с Иваном Федоровичем в алькове, а он пишет себе у окна…"

После воссоединения супругов в Астрахани осенью 1883 г. жизнь их не стала краше. Чернышевский весь опять ушел в работу, чтобы обеспечить постаревшую "голубку". Он (под псевдонимом Андреев) перевел 11 томов из пятнадцатитомной "Всеобщей истории" Вебера. А О. С. никак не могла привыкнуть к новому Н. Г. Ч., на неё постоянно находили припадки истерики, никакие лекарства не помогали. Против климакса тогда ещё не было лекарств. В конце концов — уже после смерти писателя в Саратове, где он прожил менее полугода — в августе 1916 г. в местных газетах промелькнуло сообщение, что О. С. поместили я богадельню. Она так и не смогла ужиться в родной семье. В богадельне она провела два года. Жалкая, выжившая из ума старуха ссорилась, как и прежде, со всеми, беспомощно плакала (Н. Г. Ч., впрочем, тоже с юности плакал охотно и часто. Вот они "шестидесятники"), жаловалась, что "обижают вдову Чернышевского, вдову Чернышевского обижают…"