Сулейман Рагимов - Орлица Кавказа (Книга 1)

В случае, если император разгневается, он, министр иностранных дел, не станет "поджимать хвост", ежиться, морщиться, точно после крепкой чарки, как это делают иные.

Наконец, приведя себя в надлежащий вид, сдув пылинку с фрака, поправив галстук, министр вышел во двор и сел в карету, которая, прогромыхав по гулким петербургским улицам, вскоре въехала под арку Зимнего дворца.

Увидев в приемных покоях министров и начальника сыскного управления, он мысленно соотнес свои шансы с их шансами на благополучную развязку и, вместе с тем, пытался угадать мысль, побудившую государя вызвать их всех разом. Конечно, эта совместная аудиенция говорила о какой-то общей тревоге, которая грозила бурей. И надо было приложить немало терпения и умения, чтобы выдержать эту бурю и уйти отсюда целым-невредимым.

Статс-секретарь при виде запоздавшего министра сокрушенно покачал головой.

Два других министра встретили новоприбывшего холодно-учтивыми взглядами. Министр иностранных дел ответил предельно любезной заученной улыбкой, изъявляя полнейшее расположение. Он позволил себе даже лукаво-фамильярно подмигнуть генералу сыскного отделения, который, однако, никак не реагировал на этот знак: похоже, что у него на сердце кошки скребли. Он ждал, оцепенев от недоброго предчувствия.

Статс-секретарь, обозрев всех четверых, сделал им знак: быть наготове, прошел в кабинет и доложил государю о прибытии приглашенных.

Государь хмуро выговорил:

— Что так долго?

— Все ждут, государь.

— Я спрашиваю: почему они не в срок явились?

— Простите великодушно. Непредвиденная, должно быть, заминка. Они сами изволят объясниться.

— Впусти!

Министр иностранных дел опередил всех, выказывая предельную почтительность и благоговение.

Царь, не приглашая садиться, перевел взгляд на грузного и рослого начальника сыскного отделения и проговорил с усмешкой:

— Эк, вымахал… — и посуровел. — И как тебя земля держит?

— Не понимаю, ваше величество…

— Или ты не знаешь о том, что творится на Кавказе? О бунте в каземате Зангезурского уезда? Почему же не докладываешь?

— Не смели вас тревожить подробностями, ваше величество. Но принимаем надлежащие меры.

— Какие?

— Все, которых требует положение.

— Все ли?

— Я не смею утверждать, что у нас обходится без упущений… Бывает, не поспеваем…

— А на балах шаркать? — государь нанес рассчитанный удар. — Совать нос куда не надо?

— Мы лишь печемся о вашей безопасности.

— Благодарю покорно… Стало быть, обо мне печетесь… А мне известно иное… Отвоем чрезвычайном внимании к некоторым сплетням. Кто с кем, когда и как… Это тоже входит в круг твоих обязанностей?

— Ваше величество, я клянусь вам…

— Молчать! Кто тебе позволил следовать за мной по пятам? И это вместо того, чтобы позаботиться о спокойствии в империи, о пресечении беспорядков? Ты вот знаешь об этой особе? — Император поднял со стола портрет "Орлицы Кавказа". — Полюбуйся: уже и бунтарка в героях ходит. Тебе известно, чем там, на Кавказе, занимаются твои люди? Баклуши бьют! Ворон в небе считают!

— Кое-кого из нерадивых мы разжаловали.

— Вот и ты — вошел сюда генералом… — медленно произнес царь, — а выйдешь солдатом.

— Ваше величество, — содрогнулся генерал. — Я готов принять смерть ради вас и отечества! Помилуйте! Простите великодушно… Я верой и правдой служил…

— Как служил — мы убедились. За преступные, злонамеренные деяния ты будешь призван к ответу! И понесешь заслуженную кару.

— Пощадите, государь… Мы непременно отыщем… пресечем… — заикался генерал.

— Поздно зарекаться! — отрезал государь, не обращая внимания на побелевших от страха других министров, съежившегося статс-секретаря; до него дошли слухи, что генерал сыскного отделения приударял не за кем иным, как за самой императрицей, и эти подозрения усугубили слишком частые и лестные высказывания государыни о генерале в последнее время. Теперь царь почти поверил, что именно этот рослый, здоровенный детина в эполетах и является ее фаворитом.

Тайная ревность выплеснулась вспышкой мстительного гнева.

— Вон! — государь указал на дверь.

Не поручимся за подробности, но в народе говорили, что все именно так и было.

На этом месте рассказчик обычно делал паузу, оглядывал затаивших дыхание слушателей и уж потом продолжал.

…Затем его величество обратил взор на оставшихся, словно 'только что заметил их. Воцарилось тягостное молчание.

Царь подозвал статс-секретаря и понизил голос: "Приготовьте приказ… Разжаловать… И под суд…" И затем, уже громко обратился к военному министру, многозначительно чеканя слова:

— Сопроводи бывшего генерала, куда следует, и сдай, кому следует. И пусть позаботятся о надлежащей охране…

Увязавшимся за Дато агентам, конечно, не могла и в голову прийти мысль о внутренней перемене, происходящей в представлениях и намерениях их поднадзорного.

Неожиданно потеряв его из виду на лесистом берегу Куры, ищейки растерялись, думая-гадая, куда мог подеваться Сандро? Что за странная игра в прятки?

То шарахнулся в сторону гор, то теперь в долину подался. И вот, как в воду канул. Сгинул, леший! Сколько же можно шататься? Птица и та выбилась бы из сил.

Они рыскали в зарослях, в прибрежных камышах… Увы…

Ищейки всполошились не на шутку, представив, какими последствиями чревато для них исчезновение объекта их внимания: влетит им от начальства, да еще как влетит! Куда вы смотрели, скажут, олухи царя небесного! Как могли вы проворонить его! Как умудрились?

Да вы знаете, скажут, кого вы упустили. Изменника, преступника, предавшего интересы империи, переметнувшегося к врагам. Вы не подумали, что Сандро может оказаться заодно с врагами, с крамольными приверженцами "Орлицы"?

Если вам велено: не трогать, это еще не значит, что надо было отпускать его на все четыре стороны! Приставили вас, стало быть, неспроста! Да мы вас в бараний рог! Сквозь строй! На каторгу! В Сибирь!

Ну, конечно, сразу всех собак понавешают на них, вы и есть собаки, скажут, только и нюх у вас ни к черту. Вышестоящие, конечно, выйдут сухими из воды, отвертятся, только им, сыщикам, придется расхлебывать кашу… Так уж повелось, верхние чины на нижних выезжают, отыгрываются. И теперь так станется, их высокоблагородия открещиваться будут, дескать, мы не так распорядились, не то говорили, а нижестоящие — без вины виноватые, — это был неписаный закон, тверже писаного, и нижние чины испытали это на своей шкуре.

Грозы не миновать, думали незадачливые, ошарашенные сыщики, всыплют им теперь за милую душу, разжалуют, выгонят, это еще ладно, а то ведь недолго и за решетку угодить, и по этапам отправиться. Пришьют дело, в соучастии обвинят, не отвертишься, — за иноверцев, мол, басурман, стоите, врагам отечества потворствуете! Ни капли в вас христианской веры! Так вот вам, получайте по заслугам, подыхайте, пуля отпоет вас, земля пригреет! Тогда и поймете, каково ушами хлопать, даром казенный хлеб есть, по трактирам шляться! Гореть вам в геенне огненной! — С тем и погубят их по велению его разгневанного превосходительства.