Сулейман Рагимов - Сачлы (Книга 1)

— Тш-шш, — зашипел Субханвердизаде, словно ему отдавили в толпе ногу. Немедленно прекратить!..

— Да я ж Курбан-киши; помнишь, у меня весною ночевал? — не унимался проситель.

— За-мол-чи! — раздельно отчеканил председатель и, покосившись на приоткрытую дверь, сказал потише: — Любое дело можно провернуть без крика. Не понимаешь, что ли? — И он кивнул за окно на видневшуюся в зелени тополей свежепокрашенную крышу одноэтажного домика райкома партии.

— Давай заявление и справку от сельсовета. Председатель написал в уголке заявления несколько слов.

— Покажешь в райфинотделе. Убирайся! Да скажи там, что даже кровавые слезы не разжалобят сегодня моего железного сердца. Пусть не ждут, — не до них. Налоговая политика по отношению к кулакам будет проводиться и впредь беспощадно!

Курбан-киши рассыпался в благодарностях.

Продолжительный звонок снова призвал Абиша к выполнению его нелегких обязанностей. Разбитый, измученный, он пошел в кабинет.

Субханвердизаде, приблизив к глазам какую-то бумагу, читал, шевеля губами:

— Бухгалтера!

— Слушаю.

Бухгалтера так бухгалтера… Абиша томила дума, что вече * ром придется унижаться перед управляющим делами райкома. Да и скажет ли хоть слово? Как будто не полагается доверенному лицу разглашать партийные тайны… Нет, пора, давно пора уносить отсюда ноги, исподволь искать какую-либо работку поспокойнее.

Главный бухгалтер, худощавый, долговязый, в сапогах с высокими, до блеска начищенными голенищами, держался с достоинством, вошел к председателю без доклада, лишь спросил, уже открыв дверь:

— Можно?

— Прошу, прошу, Мирза-эфенди, — засуетился Субханвердизаде. — Садитесь. Не хотите ли чайку?

— Нам некогда чаевничать-то, люди занятые, — пробасил Мирза; было заметно, что он не хотел отказываться от официальных взаимоотношений с председателем.

Тот растопырил пятерню и показал ее бухгалтеру:

— Требуется пять тысяч, Мирза. Всего-навсего!

— А можно спросить, из какого фонда и для каких надобностей?

— Из моего фонда. Из спецфонда, Мирза. Из незримого для посторонних фонда. — И Субханвердизаде хрипло закашлялся: видимо, это означало добродушный смешок.

Мирза с минуту думал.

— Завтра во второй половине дня.

— Не завтра, а сегодня. Через час! Во что бы то ни стало! — В голосе председателя прозвучало раздражение.

— Банк уже закрыт для кассовых операций. Сегодня ничего сделать невозможно.

— Возьми у Найматуллаева из магазинной выручки, — настаивал Субханвердизаде.

— Незаконно.

— Кто издает законы, Мирза-эфенди, советская власть или главный бухгалтер?

Мирза невозмутимо пожал плечами.

— Законы для всех одинаковые. И для меня — скромного бухгалтера. И для тебя, товарищ исполком. В Москве пишут законы, в Баку. У нас своих законов нету.

Субханвердизаде не привык к таким разговорам, вспылил.

— Абиш, Абиш! — грозовые раскаты председательского баса не сулили ничего веселого. — Беги к Нейматуллаеву и возьми у него взаймы для исполкома пять тысяч. Всего-навсего. До завтра!

Абиш замялся, затоптался на месте, как стреноженный конь. И ослушаться Субханвердизаде он был не в силах, и в присутствии бухгалтера соглашаться на столь дерзновенный поступок тоже не мог.

— Магазинная выручка по закону поступает в банк, — напомнил Мирза твердо.

"Ну ладно, уедет Таир, я уж с тобою расправлюсь", — подумал Субханвердизаде.

И, рассмеявшись, крикнул:

— Вся выручка и пойдет в банк! За исключением пяти тысяч. Всего-навсего! Устремив на побледневшего Абиша повелительный взгляд, добавил: — Иди!

Секретарь вышел.

Тщеславие Субханвердизаде, как видно, было удовлетворено покорностью Абиша. Помолчав, он сказал:

— Деньги предназначены товарищам Демирову и Гиясздди-нову. Спецфонд, райисполкома создан для оказания помощи руководящим работникам.

— Все равно незаконно, — Мирза с досадой поморщился. — Советский закон меч: он сразит любого отступника!

— Значит, Мирза-эфенди, мы, большевики, идем против советских законов? вкрадчиво спросил Субханвердизаде. — Так… Запомним. Твой отец случайно не был бакинским кочи? (Кочи — разбойник, хулиган; нефтепромышленники до революции вербовали из бакинских кочи шайки своих прислужников — ред.) Не он ли избивал при царизме революционеров?

— Не занимайся демагогией, товарищ Гашем! — Бухгалтер с достоинством выпрямился. — Меня не запугаешь. Советский-то закон меня и защитит. А кто мой отец, Алеша Гиясэддинов знает.

— Эх, старая крыса! — Субханвердизаде зло усмехнулся. — Мне угрожать вздумал? Из-за пяти тысяч? Всего-навсего… Когда паршивой козе приходит срок подыхать, она трется о посох чабана. Не слышал такой пословицы?.. Значит, открыто идешь против райкома партии и VIIV?..

У Мирзы задрожали губы.

— Я верен законам рабоче-крестьянского государства, — упрямо сказал он. Не только пяти тысяч, но и пяти копеек незаконно не дам никому… Разрешите быть свободным?

— Иди, иди, да заблаговременно подбери тенистое местечко на кладбище! расхохотался Субханвердизаде. — Подожди, — остановил он направлявшегося к дверям Мирзу. — Все ведь шучу, характер у меня такой… шутливый! Проверить хотел степень твоей политической бдительности. Спасибо! Советские финансы находятся в надежных руках.

Но, едва дверь захлопнулась, Субханвердизаде заметался по кабинету, как волк в клетке.

— Заживо сдеру с тебя шкуру, законник! — поклялся он, сжимая кулаки так, что ногти впились в кожу.

Пегая кляча была привязана к телеграфному столбу. Седло на ней было потертое, порыжевшее от дождей и жгучего горного солнца; у тощего коврового хурджуна, притороченного к седлу, был тоже неприглядный вид.

На этом ветхом скакуне обычно отправлялся в объезд дальних аулов председатель Контрольной партийной комиссии — ее называли "КК" — Сейфулла Заманов.

Сейчас он стоял у открытого окна и разговаривал с инспектором, давал последние указания, а на дворе хлопотал Аскер: то подтягивал подпругу, то звенел уздечкой. Пышные кудри парня, на расчесывание и укладывание коих он тратил уйму времени и трудов, растрепались. Он непрерывно бросал выразительные взгляды на Заманова.

"Чего приперся сюда этот телефонист?" — подумал старик и, высунувшись из окна, попросил:

— Э, Тель-Аскер, оставь моего арабского иноходца в покое. Юноша оглянулся по сторонам и, убедившись, что на дворе и на улице свидетелей не было, негромко сказал:

— Как отцу родному…

— Ну, заходи, заходи, — не удивившись, пригласил Заманов: он привык к таким неожиданностям.

Пригнувшись, Аскер нырнул в темную прикожую, как в омут. Он давно собирался побеседовать по душам с Сейфуллой-киши, которого уважал и любил всемерно, да всегда беспечность мешала: то просидит весь свободный от смены день в чайхане с приятелями, то отправится на танцы…