Игоpь Семенов - Рассказы

Сам Андрей Львович за эти две недели сильно изменился. Он уже не обращал внимания на каждую проходящую мимо юбку, все женщины, кроме одной, перестали существовать для него. Но все рано или поздно кончается, закончился и срок пребывания Любви Андреевны в Крыму. В последний вечер, вечер, после которого Андрей Львович не представлял своей дальнейшей жизни, он, стоя на коленях перед ней, умолял ее оставить мужа и уехать в его имение. Она в ответ смеялась всеми уголками своих глаз и просила не смешить ее глупостями.

Так и не убедив Любовь Андреевну, граф, все же выпросил ее адрес, испросив позволения писать ей. Она дала ему свою визитку, холодно попрощалась с ним и на следующее утро поезд унес ее в далекий Екатеринбург к счастливому мужу.

Ни гид, ни экскурсанты, ни водитель, погрузившись в автобус, не заметили, что группа уменьшилась на двух человек. Жара и предстоящее посещение прохлады монастыря не позволили заметить исчезновение веселого высокого парня и его очаровательной спутницы.

— Кажется, уехали. — Заговорщическим шепотом произнес Андрей, выглядывая из кустов. — Выходи, Любочка.

На его голос кусты снова зашуршали, и из их зелени выпорхнула девушка, поправляя платье.

— Ну и чудик же ты. — Ласково произнесла она, беря молодого человека за руку. — Зачем нам этот графский дом?

— Ты что? — Полузловеще-полушутливо произнес юноша. — Здесь грозный граф пытал народ, здесь ночью стонет смерти призрак, здесь граф в подземный черный ход зарыл сокровища отчизны.

— Перестань пугать, противный. — Прошептала Любочка, теснее прижимаясь к Андрею. — Или никуда с тобой не пойду.

— Все молчу, молчу. Дурак. — Переменил тон юноша и повлек спутницу к мраморной лестнице. Поднявшись по стертым ступеням, он дернул за массивную ручку входной двери. Дверь никак не прореагировала. — Не очень-то и хотелось. — Не теряя бодрости сказал Андрей. — Это было понятно сразу. Мы пойдем другим путем.

Молодежь прошла вдоль фасада здания и завернула за угол. Отличие между лицевой и скрытой частями дома было разительным. Здесь в изобилии произрастали лопух и крапива в человеческий рост, и одурманивающе пахло полынью. Обратная сторона дома несла еще более сильный отпечаток времени. Стены сильнее потрескались и пропитались сыростью. Черные пятна плесени небрежно были разбросаны повсюду. В центре задней стены среди зарослей сорняка едва различимо выглядывала небольшая дверь. Она была заколочена грубыми досками крест на крест. — Вот дверь для черни и для нашего брата исследователя. — Довольно сказал Андрей, продираясь сквозь крапиву к цели. Доски, хоть и внушали опасения своим громоздким видом, подались без всякого сопротивления. Дверь, как и предполагал юноша, оказалась не запертой. Скрипнув, она отошла в сторону, обнаружив за собой холмики пыли, гнилых досок и прочего строительного мусора.

— Ой, я не пойду туда. — Вдруг засопротивлялась девушка и потянула Андрея от разверзшегося дверного проема. — Мне страшно.

— Чего страшного-то. — Спросил молодой человек, которому не терпелось сделать шаг внутрь. — Там же никого нет.

— А вдруг там призрак? — Продолжала сопротивляться Любочка.

— Смерти?

— Нет, ну простой призрак. Графа этого или сына его.

— Девушка. — Лекторским тоном изрек Андрей. — Призрак это плод больного воображения выживших из ума старушек и молодых глупых девиц. Не уподобляйтесь последним, тогда вы не станете первым.

— А если не плод? — Упрямилась Любочка до последнего.

— Тогда он схватит нас своими холодными клешнями и унесет в царство вечного холода и мрака. Даже пообедать не предложит. — С этими словами Андрей схватил девушку за талию. Та от неожиданности вскрикнула и тут же рассмеялась. Приступ страха был сломлен, и парочка вступила на пыльный пол.

Миновав полутемный коридор для прислуги и пройдя помещение, раньше служившее, по-видимому, кухней, молодежь неожиданно очутилась в просторной зале. Зал был огромен по меркам современного поколения, выросшего в тесных хрущевках и не представляющего себе квартир в несколько сотен метров. Андрей остановился, пораженный размерами комнаты и присвистнул.

— Да, здесь, наверное, в футбол играли?

— Нет. — Мечтательно возразила девушка. — Здесь давали балы. И да мы в пышных батистовых платьях танцевали мазурку и менуэт. С этими словами она закружилась по полу, напевая мотив какого-то вальса. Подол платья развевался и кружился вместе с ней, поднимая клубы пыли.

— Мадмуазель. — Чихнул Андрей. — Перестаньте вертеться. Девушку украшает скромность.

— Это, если других украшений нет. — Продолжала кружиться Люба.

— А у нас есть?

— Да-с, месье. Имеются.

— Ну-ка посмотрим. — Хитро сказал Андрей и схватил Любочку в объятия, целуя в губы.

Вокруг них языками пламени бушевала пыль, а они целовались среди пылевой бури.

Вернулся в свое имение Андрей Львович совершенно новым человеком. Теперь он всюду бывал только с Любовью Андреевной, не отпуская ее от себя ни на минуту. Он стал необычно весел, приказал снести в подвал все колдовские книги, и даже перестал строить гадости соседям. Со стороны казалось, что Любовь Андреевна тоже разделяет его чувство или, во всяком случае, пытается разделить. Соседи, заметив перемены в графе Дрязгине, вновь стали звать его на обеды, на которые он прибывал неизменно в сопровождении своей спутницы и всегда в превосходном расположении духа. Любовь Андреевна постепенно завоевала расположение всех соседских помещиков и их жен. Они восхищались ее красотой, изяществом движений и острым умом. И все таки, что-то неизведанное таилось в ней. В самой глубине черных глаз. Но что, никто не мог понять.

Через месяц после своего приезда в имение Дрязгиных Любовь Андреевна забеременела. Граф от счастья не находил себе места. Он пытался предугадать и исполнить любое ее желание, и не однажды заводил разговор о свадьбе. Но выходить замуж за него Любовь Андреевна отказывалась на отрез, говоря о том, что еще не минул год со смерти мужа. С появлением женской руки имение преобразилось. Казалось, жизнь улыбнулась Андрею Львовичу. Ребенок родился здоровым и веселым. Он рос, как на дрожжах и вот-вот должен был сделать свой первый шаг. И в это самое время Любовь Андреевна исчезла. О своем от езде она никого не предупредила, оставив после себя только небольшую записку следующего содержания:

Граф, я покидаю вас навсегда. Я намеренно делаю вам больно, чтобы и вы поняли, как мучилась когда-то я. Даже если бы я смогла вас простить, полюбить бы не сумела.

Своим выстрелом в Лесовского вы убили во мне способность любить кого-либо впредь.