Всеволод Иванов - Странный случай в Теплом переулке

В каждой машине сидело по несколько человек с очень серьезными лицами. Должно быть, они решали какой-то важный вопрос, много разговаривали по секциям. Резко бросалось в глаза, что автомобили никем не управлялись, вернее, они не видели, кто бы сидел за рулем. Пассажиры сидели как попало, а машины сами поворачивались, останавливались, пересекали площадь, упирались в дома, спускали дверцу, выскакивал пассажир. Каждая машина шла на ровном расстоянии друг от друга. Видимо, какой-то диспетчер сидел где-нибудь над площадью и наблюдал за всем ее движением. Сергей Петрович или какой-нибудь иной пассажир этого странного города заказывал движение своему автомобилю по такому-то маршруту с остановкой здесь-то, и автомобиль вез его и сам возвращался обратно.

Так пошутил веснущатый молодой парень, который в шутке хотел несколько разрядить свое напряжение. Но было непонятно, для чего же эти автомобили прозрачны!

Здесь их заставил содрогнуться раздавшийся с фиолетового неба голос, который прокричал с необычайной мощностью какую-то длинную фразу. Впрочем, длинной она показалась только спервоначала, с испуга. Когда они вслушались во второй раз в этот возглас, то они, во-первых, поняли, что это крик миллиона или свыше голосов, а во-вторых, что фраза была очень короткой. Они разобрали в ней одно слово «Эль-Готх!». Фраза повторилась несколько раз. Пешеходы, пересекавшие площадь, люди в прозрачных машинах, люди, выскочившие из длинного серого поезда, который вдруг влетел на середину площади по длинной и блестящей медной трубе, — все они на Мгновение остановились, замахали руками и ответили, причем во фразе опять было слышно это слово «Эль-Готх», а требовали они, чтобы страдальцы Эль-Готха были выпущены.

Бадьин, который совсем было успокоился, что в стране не говорят по-русски, потому что он, хотя и понимал вывески, напечатанные латинскими буквами, но относил это понимание больше к ошибке, чем к истине. Движение снова возобновилось, мелодичный женский голос тотчас же очень короткими фразами объяснил где-то совсем рядом, что жители Маршальских островов, а также островов Тонга и Новой Каледонии требуют вместе со всеми, чтобы узники Эль-Готха были освобождены, так как жизнь их ни в какой степени не остановит движения за Советскую власть.

Этот возглас указал им, что они находятся в стране, где они могут разговаривать, о чем хотят. Но четыре молодых ученых испытывали смущение. Они не только не знали, что это за узники Эль-Готха, но и не знали самого Эль-Готха. Бадьин, отличавшийся в памяти, сказал, впрочем не совсем уверенно, что это местность в Африке, но что в наши времена, кажется, она была чрезвычайно пустынна.

Их смутили эти слова «наши времена» не меньше, чем громовый возглас с фиолетового неба. Они почувствовали, что эти наши времена остались далеко позади, что предстоит много испытаний и горя. Они, несомненно, испытают уколы самолюбия, а может быть, даже насмешки над своими знаниями, тогда как там, в «наши времена», они обладали всеми передовыми знаниями. Впрочем, их несколько успокаивало то, что окружающие не обращали на них ни малейшего внимания. Где-то неподалеку играла музыка, бежали мимо прозрачные машины. Три человека, один из них с длинной белой бородой, встретились и нежно поцеловали друг друга. Странные мысли им лезли в голову! Например, молодые ученые переглянулись. Значит, поцелуи не считаются антигигиеничными?

Они сделали несколько медленных и осторожных шагов по черному тротуару, приближаясь к дому, низкому и чрезвычайно мягких очертаний, за которым открывалась громадная площадь. Влево от дома шел поворот к сорок второму заводу, а в середине площади возвышался памятник. Монгол опирался на прислоненное к стене красное знамя. Правую руку он сжимал в кулак. Снег мешал им рассмотреть эмблемы, окружавшие этого человека, — но как они ни всматривались в его лицо, как ни вспоминали, они не могли найти среди знакомых им лиц этою странного лица с огромным лбом и мощными надбровными дугами. Памятник окружали горячие фонтаны воды, освещаемые снизу. Пар, поднимавшийся от этих фонтанов, таявший в пару снег, придавали какието странные волнения этой эллипсоподобной площади, за которой разворачивался гигантский проспект, вдоль которого они видели множество памятников. Деревья, похожие на кипарисы, были покрыты снегом.

Бадьин вдруг прыгнул в сторону, наклонился. Он держал в руках мышь. Приятели не удивились. Бадьин был сын любителя-птицелова и в детстве отличался необыкновенным искусством ловли животных. Он часто во время разговора вскакивал и ловил мышь, причем он ее хватал всегда пальцами за загривок возле ушей. Однажды эта странная его ловля горячо обсуждалась в институте, потому что учительница французского языка отказалась от преподавательства. Она могла подозревать, что в классе водится мышь, но что ее ученик ловил мышей, словно кот, — это невозможно!..

Бадьин держал крошечное животное, сверкавшее остренькими глазками, и говорил поучающе: — Ничем не отличается от нашей, такая же неповоротливая!

Приятели рассматривали эту мышь, как бы стараясь наблюдениями своими сблизить и себя и прошлое, которое они оставили, с тем, что сейчас видят. Но хотя мышь и жмурила глаза, и делала судорожные движения мордочкой, все это никак не приближало прошлого и никак не объясняло настоящего. Тогда Бадьин вынул платок, завернул в него мышь, причем со свойственным ему умением закутал ее мордочку так, что ей нельзя было двигать челюстями, чтобы выгрызться. Он сунул платок в карман. Они стояли возле овальной рамы, величиною в два человеческих роста. Рама была укреплена среди двух мраморных столбов, и сквозь нее были видны деревья возле низкого дома. Кто-то из них попробовал пошутить, что рама осталась, а портрет уперли. Вдруг пустое пространство внутри рамы засияло слабым оранжевым светом, постепенно закрывая деревья. Они испуганно попятились. Им показалось, что из рамы дует ветер.

Они быстро успокоились. Знакомый голос, недавно рассказывавший или, вернее, намекнувший о происшествиях в Эль-Готх, говорил им о том, что думают соседи нашей страны о возгласе с Маршальских островов. Видимо, на Эль-Готх происходили события чрезвычайной важности. Приятели устремились к окну. Они надеялись услышать более подробные сведения. Пред глазами наших друзей всплыла вдруг рельефная карта Европы.

Бадьин, который всегда считал себя ответственным за поступки, совершаемые не только им, но и его спутниками, немедленно повернулся спиною к окну: — Они что, им безразлично, потому что они в этом мире. Но нам, если мы вернемся, придется отвечать перед Наркоминделом, которому будут жаловаться заинтересованные страны, а ты попробуй докажи, что Европа действительно так размежевалась! Я предлагаю вам смотреть, но в то же время как бы не видеть.