Мехти Гусейн - Апшерон

Таир хоть и слышал окрик, однако не думал, что это относится к нему, и продолжал стоять на месте, растерянно озираясь.

- Да отойди же в сторону! - еще громче крикнул шофер. - Деревенщина!

Джамиль подхватил друга под руку:

- Это тебе он... Идем!

На лбу у Таира выступила испарина, когда он понял, что чуть не попал под машину.

- Этот свет, будь он неладен, совсем ослепил меня... - признался он, проводя рукой по лбу. - Ну, как тут ходить? Столько машин!

Посмеиваясь, Джамиль покосился на друга:

- Это что! До войны их было тут в десять раз больше.

Они поднялись на тротуар и направились к трамвайной остановке. Бесконечным потоком неслись машины по зеркальной глади асфальта. Густые вереницы людей заполняли весь тротуар.

Из-за поворота показался ярко освещенный трамвай. Вагоны катились по рельсам, проложенным вдоль ограды сквера; водитель беспрерывно звонил, предупреждая людей, не спеша переходивших пути.

- Мы могли бы сесть и на этот, - сказал Джамиль, - но на нем долго ехать. Да и не увидишь лучшую часть города. Подождем, сейчас подойдет другой.

Таир стал смотреть на бесконечную вереницу идущих по тротуару людей, прислушиваясь к их громкому разноязычному говору. Чаще его взгляд останавливался на юношах и девушках.

- Послушай, Джамиль, - спросил он, - как, по-твоему, сколько народу живет в Баку?

- Сколько? До войны...

- Ах, да, вспомнил, - прервал его Таир, - учили в школе. До одного миллиона, верно?

Толпа у остановки росла. Трамвай, на который указывал Джамиль, покатился дальше, и как только он скрылся, из-за деревьев сквера выскочил другой, встречный, и стал быстро приближаться. Заметив ясно выделяющуюся спереди цифру "3", Таир удивился:

- Да ведь это тот, который только что ушел отсюда!

- Нет, а номер тот же. Третий номер ходит в двух направлениях, - тихо ответил Джамиль, стараясь не обнаруживать, что его друг - новичок в городе.

Вслед за Джамилем Таир вошел в вагон, снял с плеча сумку и положил ее в уголок задней площадки, рядом с фанерным чемоданом Джамиля. Народу набилось много. Было тесно и душно.

- Многие торопятся в кино и театры, - стал объяснять Джамиль. - Сейчас в Баку самое лучшее время. Парки и летние театры полны.

- Спасаются от жары, наверно... - заключил Таир, вытирая платком потный лоб.

- Сейчас сентябрь, прохладно. А вот полмесяца назад асфальт нагревался так, что обжигал ноги.

- Неужели такая бывает жара?

- А ты думал! Это тебе не в нашей деревне. Там высоко, продувает со всех сторон. А здесь... не будь моря, летом люди сгорели бы от жары.

Брови Таира взметнулись вверх. Джамиль объяснил его удивление по-своему. "Подумает еще, что я нарочно умалчивал об этом. Да и зачем я охаиваю Баку?" - спохватился он и добавил:

- Ничего, это не страшно. Смотришь, в самую жару вдруг поднимется такой ветер, что вечером без пиджака и не выйдешь.

Таир взглянул на деревья сквера, - на них не шевелился ни один лист. Обогнув сквер, трамвай, набирая скорость, помчался по широкой, прямой, как стрела, улице. По обе стороны возвышались многоэтажные дома, разукрашенные красными флагами, портретами руководителей партии и героев Отечественной войны. Гроздья уличных фонарей, издали привлекавших внимание Таира, излучали яркий молочно-белый свет. Это была улица "28 Апреля", названная так в честь установления в этот день советской власти в Азербайджане. Сейчас здесь было шумно и многолюдно. Слушая Джамиля, Таир то глядел на высокие здания, то внимательно всматривался в портреты героев, словно старался запечатлеть в памяти черты людей, прославившихся в боях за родину.

На перекрестке, в конце улицы, трамвай повернул налево, и перед глазами Таира встало большое красивое здание, окрашенное в светло-коричневые тона. У залитого электрическим светом огромного вестибюля волновалось море человеческих голов.

- Кинотеатр "Низами", - сказал Джамиль, заметив радостное изумление в широко раскрытых глазах Таира. - Ты видел снимок в газете?

- Видел, - ответил Таир. - Да разве это можно сравнить с каким-то снимком?

- Наверно, показывают новый фильм. Не всякому удастся достать на сегодня билет. Здание-то каково, а?

Украшение всего города!

Трамвай шел теперь по широкому проспекту имени Кирова. Джамиль указал рукою на сквер:

- Площадь Двадцати шести. Там стоят памятники Шаумяну, Азизбекову, Фиолетову и Джапаридзе. Вот это были герои! Пошли на верную смерть, но не отдали Баку англичанам. А вон прямо, напротив памятников, гляди, Дом пионеров. Я так думаю, - неспроста пионеров тут разместили.

- Чтобы ребята каждый день смотрели на памятники и вспоминали о двадцати шести комиссарах? Так, что ли?

- Да, пусть смотрят и учатся, как надо бороться. Пусть знают: коммунизм не сам собой создается, за него люди жизнь отдавали...

- И какие люди, сыны мои! - вмешался в их беседу высокий, представительный старик лет семидесяти, одетый в парусиновые брюки и такую же рубаху. - Мне довелось быть свидетелем тех незабываемых дней... Да, и я бился за советскую власть, можно сказать, плечом к плечу с комиссарами...

Старик, похожий по внешности на учителя, стоял, опираясь на толстую палку, и смотрел на молодых друзей своими большими, добрыми глазами.

- Изучайте, сыны мои, изучайте историю Баку, - говорил он, слегка покачивая головой. - Ведь каждый камень этого города полит кровью беззаветных героев.

Джамиль спросил его:

- А вы кто будете?

- Я уже сказал вам - живой свидетель тех дней, - ответил старик. - В те времена я был простым рабочим на

Баиловском промысле, а сейчас - пенсионер. Сыновья работают, а я радуюсь, глядя на них.

- А кто ваши сыновья, отец?

И этот вопрос Джамиля не оказался неожиданным для старика. Сделав широкий жест рукой, он сказал:

- Кто? Да все, кто бережет Баку, как зеницу ока, - мои сыновья! - Он направился к выходу. - Ну, я доехал.

До свиданья, дети мои! Если помешал вашей беседе, - простите мне, старику. До свиданья!

На остановке он сошел с трамвая и не спеша зашагал к тротуару, стуча своей толстой палкой. Таир не отрываясь следил за ним.

- У старика, видно, есть о чем рассказать, - заметил Джамиль. - Таких людей в Баку можно встретить не мало. Наш мастер на буровой тоже человек бывалый. Начнет рассказывать - заслушаешься.

Зажатый узенькими и кривыми уличками, трамвай медленно двигался вперед. Затем он снова вырвался на прямую линию и помчался по широкой и ровной улице. Глядя по сторонам и любуясь ярко освещенными зданиями, Таир все же не мог отделаться от впечатления, произведенного стариком. Он все еще ощущал на себе ласковый взгляд его умных, выразительных глаз, слышал густой, басовитый голос.

- Вот такие люди, Таир, и отстояли Баку! - сказал Джамиль, как бы отвечая на мысли своего друга.