Чингиз Гусейнов - Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

- Да, ведомы мне помыслы сородичей твоих!

Но разве он за них в ответе, хоть родичи его? И длинный ряд - имён иль вер? Сравнимый... но с чем? Сказать бы надлежало, что точно жемчуга, нанизанные... - но веры или имена?! - на шёлковую нить.

Но как отвлечься от обидных слов, услышанных и там, где земля, и здесь, где небо, что лишь иудеи избраны Богом, Его родные дети? А мы?! Мы что же, пасынки Его?! Но разве Ибрагим, а не Муса, пророк и Боговидец, с ним о том толкует? Вдруг голос Джебраила - то нет его, а то он рядом, и незримо ангела присутствие, и речь его обидна: "Сиротством чувства обострённые? Ну да, конечно, пасынки!"

- О нет! - невольно вырвалось у Мухаммеда.

- Не по нутру мне, - Джебраил вскричал, - протест твой! Да, вы пасынки, и потому ты здесь! Чтоб с пасынством своим расстаться! Ужели даже здесь, в кругах небесных, ты этого ещё не разумеешь?

Мухаммед слышит вдруг: Иса! Подсказка?

- Ты вскоре с ним увидишься!

Но молвить, пусть услышится:

- А христиане, ставшие через Ису детьми Его родными?! Не потому ли, что иудейкою рождён?!

- То ваше заблуждение! Не спрашивай, а слушай! Самих себя лишь почитаете, неуёмны и горды, несговорчивость известна ваша!

- Но разве...

- Как будто вы и только вы, но более никто, есть истинные верующие в Бога Единого!

- Не тобою ли мне это внушено?..

Джебраил снова его прервал:

- Не спорить явлен! - Услышалось: - Небесный круг четвёртый!

85. Небо четвёртое

Глянул Мухаммед: земли клочок открылся, а там, где лестницы

ступень земли касалась, - толпы:

- О Мусе расскажи! - кричат Мухаммеду.

- Мало ли говорил о нём?! Белое серебро осветило небо,

покровительствуемое Зухрой, оно вкруг неё кружилось. По

белому пламени чёрным огнём начертан завет!

- Огнём по пламени?!

- Добро пожаловать, о праведный... - сказал-таки Муса, точно выдохнул: ...пророк! - Тут же вздохнул: - О Боже! Ещё один пророк явился - несть им числа! - Я ни при чём, Муса высокочтимый. - Так мы о чём? Ах да: воля не твоя, что явлен в земном обличье! - Богу угодно было. - Чуть что - именем Его прикрыться?!

- Ведом я Джебраилом! - Муса прервал: - О, знает он, Джебраил, что я думаю о нём: злой дух он, провозвестник бедствий! - Мухаммед замер: ангел рядом! Молчать? Возразить? - Являлся ли ангел ко мне?

- Сказывают, что являлся раз четыреста! Двенадцать раз к Адаму, сорок два - к Ибрагиму, десять - к Исе... - прервал: - Умолкни! - Глянул на него насмешливо: - А сколько раз к тебе являлся? Без него ни шагу! Небось, двадцать четыре тыщи раз?* - Тут же всерьёз: - Меня обходит ангел Джебраил, пускай услышит: я без посредников общался с Богом! А впрочем, бойся, не то покинет посреди небес, застрянешь, обречённый на вечное блуждание: ни жив, ни мёртв. Так вот запомни: не лицезрел Бога, кроме меня, никто! - Мухаммед вспомнил - иудей хвастал: "Знал Бог Моисея лицем к лицу!" Тут кто-то сбил с того уверенность: "В спину лицезрел? Увидал, что Бог сидит над Торой? Трогательная картина: учит Своё создание!

______________

* По хадисам, Джебраил действительно являлся Мухаммеду двадцать четыре тысячи раз.

- ...Нет, не удастся тебе, - говорит Муса, - узреть Его. Непонятна мне твоя уверенность! - Но разве что сказал Мухаммед? Ироничен, чем-то недоволен, но чем? А тут и вовсе новый Муса, лик, усмешкой озарённый, в глазах хитрость вспыхнула: - Ты мне ответь, который век я бьюсь над тайной: мне часто видится летящая стрела.

- Уже вылетевшая! - От неожиданности услышанного ухмылка слетела с лица Мусы. - Ибо стрела, - поспешил заметить, дабы успеть выговориться, - уже вонзилась в цель, не будучи выпущенной из лука!

- Вот-вот! - обрадовался Муса. Но тут же сник: - Возможно ли, чтоб тайна разгадалась?! - И неожиданно, будто пытаясь вывести из равновесия Мухаммеда: - А что ты собственными руками недруга убил - что скажешь в оправдание?! - Я никого не убивал! - Испытывает?! - Сегодня не убил, завтра убьёшь! Чтоб человек не убил? - точно неотвязной думой терзается, не довершил задуманное, может, иначе б вышло, случись по-иному? - Некогда и я... участь наша такова: кто не убивал? Бог?! Но даже Он!.. А ты уж удивлён! Все наши поступки - с ведома Его, если случились! Не так ли? - Сам же ответил: - Нет, не так! Успокоение людское! На убиение, запомни впредь, согласия не даст Он никогда, кто б ни был убиенный! Кто-кто? Иисус?! Нет, не убивал, однако, пророк ли он?!

- Не ты ли с неба с Илйасом на землю по велению Бога спустился и лицезрели Ису на расстоянии трёх стрел? Сиянием объятый, он на гору взошёл молиться, пред ним ученики предстали, и глас Божий услыхали?

- Не стану спорить, - согласился, - но что Иса сын Бога?! - Умолк, задумался: о смерти ль там, куда Мухаммед воротится, о жизни ль здесь, куда Мухаммед прибыл лишь на миг? - О, тяжкий грех! Никто пусть не желает смерти, пока сама к нему не явится!

(75) Не беседа ли с Мусой подвигла Мухаммеда сказать человеку, пожелавшему с собой покончить: "Запретно верующему убивать себя из-за чего бы то ни было!"

Что ж, Мухаммед во плоти земного бытия явлен Мусе, наделённый и небесной жизнью, а потому и гость он, и хозяин. - Но явлен - и уйду! - И воротишься, чтобы дожить земную жизнь? Уж пройдена она!

Новость для мекканцев, что небо - твердь?

- О Боге твоём довольно мы слыхали, поведай о Мусе,

коль явлен нам твой лик!

- Муса... он смугл, и волосы кудрявы, высок и статен.

- Мы тоже можем, не повидав, обрисовать: голос точно гром,

глаза сверкают молнией, плечист, и копта, чтоб сородича

спасти, убил руки прикосновением.

- Раскаялся: "О Боже, мой тяжкий грех прости!" -сказал.

- И мы пытаемся!

- Убить?

- Тебя спасти от самого себя, убив в тебе другого!

86. Исчезнувшая могила

- ...и вызволил сородичей из плена фирауна. Шли и шли. Голодали, но напитал Бог небесный манной. "Надоела манна!" - кричали. Бог во множестве перепелов послал. Жажда мучила - посохом ударил по земле, родник забил, вода текла густая, сладкая. Но Богом спасённые сородичи тельца златого богом выбрали, скрижали бросил я, негодуя, пламени предал тельца, пало по моему велению - без крови, видишь, обойтись не удалось - сородичей три тыщи! Снова сорок дней и ночей не ел хлеба, воды не пил, вымаливал народа и свои грехи! Чтоб голод заглушить, припадал к земле, к животу подвязывал камень. Снова мне скрижали были явлены. - Неожиданно спросил: - Испытывал когда ты голод? Вдруг... Мухаммед испытал голод, ведь сюда живым явился, тотчас вспомнил, что не успел... - ему сестра оставила горсть ячменя! - Есть вещи поважнее, чем насытить брюхо! Сородичи закидали меня камнями: "Долой!.." Было искушение - ропот родился: "Куда ведёшь нас?!" Неверие и тоска. Тоска и страх. А с ним в обнимку - малодушие: "На гибель нас ведёшь!.." И в привычное возжелали вернуться: лучше рабство, но сытое, чем голод свободы! "Хотим мы к фирауну!" - кричали. Сорок лет по пустыне аравийской водил их, чтоб ни один не знал, не помнил, что значит быть рабом. Снова возроптали: "Хотим на Бога взглянуть!" И наказаны за дерзость! Змей ядовитых наслал на них Бог! Вновь тысячи погибли, убиты и повешены, но как иначе образумить?!