Чингиз Гусейнов - Не дать воде пролиться из опрокинутого кувшина

Нет им конца!

Обеим верам?!

Трём - не обеим, которые восходят к Ибрагиму! И на земле, забытой Мной, на сироту Мой выбор пал! Вот смысл его, - о нём! - путей Небесных: верам Ибрагимовым открытые дороги - Мусы, Исы, но также (опять он назван, без обращения к нему, но именем своим), Мухаммед! Как будто не о нём, стоящем здесь, у самого престола, а о неведомом другом, который здесь, но и там, от сородичей скрывается, чтоб спастись!

И наступила тишина. Такая, что услышишь шёпот. Но... - узналось из запечатлённого каламом: Он щедр, пославший Сына!

А следом: Наищедрейший Он: вослед послал Мухаммеда!

И в избранность вознёс Он неприметность!

Явив сюда, в круги небесные, живым, и чтоб живой на землю возвратился.

Вот почему по кругам неба Мухаммед ходит - за тем, чтобы в поток войти единый с племенами - с теми, теми, теми, но и с другими тоже, которые не в тех, не в тех, не с теми. Успеет ли? Пророков след велик. Скитания небесные - прикосновение к Нему. И громом прогремело, небо расколов: "Нет, не успеет!"

И опять Мухаммед молился с пророками, пред тем как вернуться на землю. И знали про него пророки: что было, и что есть, и что случится. И он - то отзвук предвидения? - заслышав про победный Бадр, увидел и другие свои войны, - но не было пока ни одной!

О, сколько крови пролито - и вами, но и вами! вами тоже!

Так что же?! Неужто нового являть Мне вам пророка?!

И уже стоит у начала лестницы, которая уходит, точно в пропасть, вниз,

светлеет, но ещё темно, не видно, во что упирается.

Занёс ногу на ступеньку и... - не успел ступить, как уже на

последней:

стремительно падал, чувствуя, однако, крепость ступеней. Холм... - но впечатление, что ещё не земля,

повис, невесомый, - вот он, конь его, Бурак!

Отвязал поводья, освободив от кольца, - или кому-то пригодится?

Воссел в седло... "Я здесь, Мухаммед!" - услыхал, но не увидел Джебраила.

И уже сбоку - краснеющий краешек солнца, внизу - тьма,

и крупная звезда так же ярко светит на небе,

слабо розовеющем небе.

Ощущение земли, на которую ступил, сойдя с коня и

почувствовав под ногами твердь, было неизъяснимо радостное.

Пал на неё, обнял, усеянную травами, - мягка, благоуханна.

Поднялся, вздохнул полной грудью. К дому поспешил: поведать

об увиденном на небе!.. Но тревога: где он? Незнакомое

место! Кто-то бежит к нему. Вдруг увидел... - это же отец,

Абдулла! в рубахе холщовой, черты смутны, идёт домой!

Моложе меня нынешнего! Вышла встречать молодая - радостью

светятся глаза - мать! Неуверенно ходит: Будь осторожна!

носишь сына!

А потом... в кругу дядьёв, собрались у деда, запомнил с

детства лица: каждый молод, но выглядит старым. И нынешний

Мухаммед помнит: в нём тогдашнем было постоянное смешение

дерзости и робости, превосходства подростка над

сверстниками и обидчивости сироты, которому кажется, что

невзначай укорят. Сорвался с места, побежал, старший знал,

что младший спешит к пещере, трудно за ним угнаться, вот

ручей, и старший подоспел, запыхавшись. Оба Мухаммеда, и

обоим ведом каждый изгиб воды. Огромный камень всё так же

стоит. И его острый край, о который ударился однажды,

оцарапав колено. Берег ручейка песчаный, следы отчётливые

верблюдов, конский след. Ящерица вынырнула из-за валуна,

чья поверхность тепла от жарких лучей солнца, стремглав

юркнула - возникла-исчезла живая зелёная нить - в щель. Не

та ли тварь, с которой однажды, устав от одиночества,

заговорил: "Ну что, служишь змее, своей покровительнице?"

Ящерица остановилась, повернув головку. Светлый низ шейки

задвигался, задышал, глаза удивлённые застыли. "Яд госпоже

своей носишь?" Вмиг, будто кто проник в её тайну, исчезла.

Пригнулся к речке, воды её были чистые и холодные, с

вершины горы стекают, стал пить, и зубы заныли.

- Эй, Мухаммед! - голос деда, стоял поодаль. Вздрогнули

оба, тот и этот, каким помнит себя; поначалу, когда

окликали, испытывал испуг: спрятаться! не показываться на

глаза!.. Из детских потребностей уединиться, забыться, чтоб

не искали, стать не видимым никому, а если в доме

спрятаться в нише, где сложены одеяла, в свой мир уйти, но

старший - рядом*.

______________

* В момент смерти, - афоризм Гасаноглу, - человек соединяет в себе все свои возрасты. Или иначе: Смерть наступает в результате соединения в человеке всех его возрастов. Добавлено, но потом зачёркнуто: его прошлого, настоящего и будущего, хотя представить реальное соединение всего этого вряд ли возможно.

Прилечь и отдохнуть,

закрыв глаза,

чтоб меж дрожащим веком и зрачком

суметь постичь возникшие виденья.

114. Сто тридцать три

(120) Увидав новый свиток, удивился, считал, что повествование завершено [тут наши с Ибн Гасаном впечатления совпадают: конец, думалось, не скрою, в нетерпении, можно обнародовать свитки - ан нет!], хотя, признаюсь, меня не оставляло ожидание чего-то сверхобычного, и вот - странное цифровое название! [Поистине странное, будто правша писал левой! Когда под особыми лучами просмотрели заглавие, высветилось прежнее: Дважды по сто четырнадцать, число свитков повествования + число сур Корана? А Сто тридцать три? И тут наступила разгадка: умножились священные цифры 19 и 7, составилось новое количество сур Корана? Или - возвращение к первоначальному количеству? Но если так было, то где доказательства? А если новое - то как посмели пойти на такое?!]

- ...Эй, презренный Ибн Гасан! - взорвался над головой окрик.

- Но я не Ибн Гасан!

- Мне знать, кто ты! Бог повелел тебе исполнить Его волю!

- Сумею ли я?!

- Всё собери, Он наказал, как было Мной ниспослано!

- Но что?

- Неуч! Восстановить тебе наказываю Мой порядок сур и их число, что дерзостно осмелились нарушить рабы Мои ничтожные!

- Но я... И даже... - как признаться? Вдруг и впрямь грех великий, что нарушен строжайший запрет, невесть чьими устами провозглашённый, переводить священный арабский текст на иной язык? В тот же миг с грохотом провалилась дверь в комнату... - вспомнил я, как ворвались! И тотчас вся простыня... ещё понимаю! но как Бог допустил? разве... - но вот же: суры Корана! пропиталась кровью.

Да, это была кровь.

Не вода, выкрашенная в красное.

Нет, не успеет!

(121) А на мою долю выпало простое: озаглавить свитки, а также по мере погружения в них давать пояснения, на большее я и не рассчитывал*.

______________

* ... как и я, Ч.Г., доволен, что присутствую с комментариями в повествовании, которое ещё не завершено: на смену рукотворным свиткам грядут небесные суры, которые являлись Мухаммеду и выстроены хронологически Ибн Гасаном.

Но прежде, коль скоро поставлена точка в жизни Ибн Гасана, следует вкратце рассказать о ней*, исполнить обещанное**: