Гусейн Гусейнов - Солнечный огонь

Лицо Тирана было непроницаемо, однако его удивила горячность юноши и та поспешность, с какой Ованес переводил разговор с поглощающей все мысли епископа темы к чему-то совсем необязательному, неуместному в этот момент. А юноша продолжал:

- Среди переселенцев из Мараги есть семья купца Мелик-Самвеляна...

- Да, это известный, уважаемый человек... - благосклонно заметил Тиран, не понимая, почему Ованес говорит об этом.

- Я осмеливаюсь просить вас... Словом, у него есть дочь... Помогите, владыка, соединиться нашим сердцам... Я сирота, вы, мой крестный отец, и дядя - вся моя семья. И от вас обоих зависит мое счастье, моя жизнь...

- Успокойся, дорогой мальчик, - Тиран улыбнулся в раздумье. Своим неожиданным признанием Ованес вносил сумятицу в стройные планы епископа в отношении его дальнейшей судьбы, хотя... Первая свадьба среди переселенцев... Здесь, откуда начнет воплощаться замысел будущего армянского государства... Корни должны глубоко уходить в почву. Хрупкие пока корни, да и почва засорена... При мысли о мусульманах он содрогнулся...

- Ты можешь положиться на меня, Ованес, - наконец вкрадчиво продолжил он. - С Божьей помощью все, что в моих силах, я сделаю для своего крестника...

Окрыленный этими словами, Ованес благодарно припал к руке епископа, но тут же поднял на него умоляющие глаза:

- Я не все рассказал, владыка! Я случайно узнал, услышал... Мелик-Самвелян не хочет оставаться здесь, он решил вернуться обратно в Персию... И сейчас ищет поддержки своим планам у других купцов.

Как будто среди ясного дня налетел вихрь. Темное дикое пламя зажглось в глубине зрачков Тирана, его лицо застыло, подобно гипсовой маске. Это было лицо не пастыря, а властелина, узнавшего о вероломстве того, кому он доверял. Казалось, он перестал замечать юношу.

- Вот как! - как бы обращаясь к самому себе, зловеще произнес Тиран. А меня ведь предупреждали... Не верил... Не разгадал его слабую, предательскую душу... Сколько сил положено...

Тиран встал и принялся в раздражении ходить по комнате. Этого еще не хватало: какой-то купчишка, паршивая овца могла смутить все стадо!

Ованеса охватил трепет при виде реакции этого могущественного человека на свое сообщение. Где-то в тайниках сознания юноши зародилась смутная догадка: Мелик-Самвеляна остановят, не дадут уехать из Эривани... Но он боялся сформулировать ее внятно, до конца, страшась даже мысли о том, чем все это может грозить ему и Ашхен. Он вспомнил предостережение одного из купцов отцу девушки: не распространяться о своем решении, оно может не понравиться кому-то... Теперь и Ованес понял, от кого предостерегал тот человек.

- Мы приложили столько сил... - между тем продолжал говорить Тиран, убедили русские власти, используя все свое влияние в Петербурге и Тифлисе, что армяне нужны здесь, на границе как христианский щит от магометан. Мы вошли в каждый армянский дом в Персии, чтобы внушить погрязшим в низких тупых заботах людям великую историческую цель - собирание народа на своей земле! Об этом мечтали столетиями выдающиеся армянские пророки, цари, полководцы. От великой Армении остался Эчмиадзин. Он, как остров, в бушующем океане враждебных сил. Твердыня света среди тьмы иноверцев. Мы одолеем этот мрак. Неужели какой-то Мелик из Мараги, дерзающий смущать умы слабодушных, способен помешать нам!?

Тиран засмеялся и обратил торжествующий взор на сжавшегося в комок от страшного напряжения юношу:

- Если придется, Ованес, мы, как говорили наши славные предки, будем отирать пот со лба стрелами, но не отступим... Ты сообщил мне сегодня ценную новость, но - больше об этом ни слова. Никому...

ГЛАВА 5

Жернова

Выдыхаемый из десятков тысяч глоток воздух белым паром стлался над каменной котловиной. По краям ее ветер трепал вершинки худосочных елок. И куда ни взгляни окрест - снега, снега, снега. Сухие, жесткие, закаленные сорокоградусными морозами.

В котловине же люди кишели, как насекомые. Вгрызались кайлами в камень, долбили лопатами мерзлый грунт, толкали тяжело груженые тачки по проложенным деревянным трассам, где на каждом подъеме их подхватывали железным крюком "крючковые", некоторые тачки кувыркались на поворотах с трассы в снег, и тогда их грузили руками сами тачечники. Огромные валуны вытягивали сетью, привязанной к канату, который на барабан закручивали изнуренные лошади. Булыжники помельче сваливали на тяжелые, сбитые из досок площадки, положенные на четыре круглых деревянных обрубка - катка, и это сооружение тоже волокли лошади, выбиваясь из последних сил, скользя копытами по наледям. Все пространство работ гудело, выло, кричало, лязгало, и лишь отчаянное ржание доходяг-лошадей вносило в эти нечеловеческие механические звуки интонацию подлинного, смертного страдания.

Они стояли на срезе котловины - очередная порция человечины, новая партия заключенных, брошенная зимой 1932 года в ненасытную утробу "великой стройки" - Беломорканала.

- О, милосердный Аллах! - послышался позади тоскливый, полный ужаса голос. Статный, плечистый мужчина в засаленной ушанке и ватной телогрейке слегка обернулся и вздрогнул. Наверное, к их эшелону сибирских зеков, переброшенных сюда, в Карелию, в спешном порядке, этих присоединили ночью. Колонна вновь прибывших наполовину состояла из людей в чалмах, одетых в пестрые среднеазиатские халаты, на ногах виднелись остатки какой-то легкой войлочной обуви, а то и просто обмотки.

- Из красноводских лагерей, видать... Узбеки что ли? Во цирк привезли! На мороз! - сказал шепотом стоявший рядом парень и сплюнул.

Между тем конвой, распределив колонну новичков по партиям, погнал всех в сторону видневшихся на пригорке приземистых, наскоро сколоченных бараков.

"Э, да мне еще повезло", - усмехнулся про себя мужчина в телогрейке. Хотя - что такое "повезло" для зека? День прошел, а ты еще живой - это ли не удача! И все же думать так у него были основания: осужденный в сентябре 1930 года по статьям 72 и 64 УК Азербайджанской ССР ОСО при коллегии АзГПУ "за активное участие в антисоветском вооруженном восстании в селе Милах" и приговоренный к трем годам пребывания в концлагере, он еще до зимних холодов попал в Сибирь на лесоповал. Теперь морозами его не испугать... А эти-то, в халатах... Их привезли в зиму, на верную смерть.

- Абдуррахман, - чуть слышно окликнули его сбоку. Мужчина покосился на голос. Его сибирский солагерник Матвей, крестьянин из-под Тамбова, мыкавшийся за "вооруженное сопротивление советской власти" по исправительным заведениям уже не один год, скривил в злой гримасе губы.

- Видел?

Абдуррахман слегка кивнул.

- И чего покойников возют? Сразу бы закопали... Чего мучают людей? Матвей отчаянно мотнул головой.