Булат Окуджава - Похождения Шипова, или Старинный водевиль

Он кликнул экономку, вручил ей три конверта: один громадный, белый, под сургучными печатями, адресованный в Петербург, другой поменьше, синего цвета, для господина Зимина, и третий, совсем маленький, розовый, для вдовы капитана Каспарича, — и экономка исчезла, распространяя благоухание недорогих духов.

«Каков негодяй, — думал полковник, посмеиваясь, — присосался, прилепился, прикоснулся грязными лапами к женщине. Она существо слабое, может и не выдержать».

…Бежали дни. Гирос все спал на жестких ночлежных нарах, укрывшись душным тряпьем, под гомон и топот ног, розовея, округляясь и не подозревая, что происходит в божьем мире, как вдруг будто какая сила подтолкнула его и он проснулся.

В новой фуражке сливочного цвета, округлившийся, с заплывшими глазами, вперив длинный нос в пространство, он сразу же как-то догадался, где может находиться в эту минуту Шипов, и, проспав почти двадцать дней, покинул гостеприимную ночлежку, чтобы продолжать жить, надеяться и избегать опасностей. Сливочная фуражка недолго маячила среди майского тульского люда, бредущего по своим делам; скоро ее обладатель вошел в гостиницу и, никого ни о чем не спрашивая, направился прямо к белой двери трехкомнатного нумера.

В первой комнате увидел он круглый стол, загроможденный всякой снедью и бутылками. Ни слова не говоря, Гирос присел к нему поближе и запустил длинные пальцы во что-то румяное и еще теплое — то ли в курочку, то ли в поросенка… Он ел неторопливо, но плотно, с хорошо нагулянным аппетитом, запивал шампанским и рейнским, утирался крахмальной салфеткой, распускал пояс ца панталонах, чтобы легче было дышать, и придвигал, придвигал очередные блюда, благо их было много.

Жизнь снова казалась прекрасной, и только давний расплывчатый сон о встрече с полковником слегка отравлял ее.

И вот уже есть стало невозможно, желудок был набит до отказа, и тогда где-то вдалеке послышались осторожные шаги и перед Гиросом возник некто в изрядно помятом сюртуке из коричневого альпага и клетчатых панталонах неопределенного цвета — настолько они — были грязны. На изможденном лице человека лихорадочно блестели зеленые глаза.

— Амадеюшка! — воскликнул человек, и Гирос вспомнил его.

Они обнялись, как старые друзья. Когда закончились первые приветствия и первые рассказы о том о сем, Шипов сказал:

— Ну, брат, за мной охота идет — беда. Я уж пять ночей не сплю — жду. Ты теперь покарауль малость, а я, компрене, посплю… Я уж и двери закрывать перестал: пущай, думаю, входят. Устал я.

— Мишель, я не узнаю тебя! — захохотал Гирос. — Ты богат, знатен… Да плюнь ты на все… Езжай в Москву, в Ревель, в Тамбов, куда-нибудь… Ну? Дай мне денег, Мишель. Псу тоже нужно косточку… Кинь мне косточку…

— Ах, Амадеюшка, — вздохнул Шипов осторожно, — а уеду я — кто же будет за имением-то присматривать? Видит бог, глаз нужен. Левушка-то твой того и гляди все к рукам приберет. — И засмеялся внезапно. — Дурачок ты, лямур-тужур, итальянец… Я же с имения доход получаю. Аншанте?.. Эх ты…

— Кинь мне косточку, Мишель…

И тут на протянутую ладонь Гироса слетели вдруг, как два кленовых листа, два четвертных билета.

— Грибной дождичек в четверг, — обрадовался Гирос. — А ну, Мишель, еще одну!

— Нет, — сказал Шипов строго, — будя. Поистратился я, мон шер. Обойдешься.

— А ведь и верно, — захохотал Гирос, — обойдусь. Мне ведь ничего не стоит. Меня ведь только допусти, пса, я за глотку возьму… Да ты не стесняйся, Мишель, пинай меня, черта!

Мальчик в красном казакине подал синий конверт и вышел. Компаньоны прочли:

«Милостивый Государь, терпение мое истощилось. Все.

Недоброжелатель».

Шипов побледнел, усмехнулся.

— Это граф твой, прощелыга твой, старается, — сказал он, — я-то знаю, се муа. Не хочет делиться. Бить будет?

— Мишель, — сказал Гирос, — плюнь ты на них… Уезжай отсюда. — И потянулся к еде.

Шипов дрожащей рукой налил себе водочки, выпил.

— Ты гляди не уходи никуда, — сказал он Гиросу. — Вместе будем отбиваться… — И заглянул в глаза компаньону, но там, в карих кружочках, гуляли тоска и холод. — Ты чего? — спросил Михаил Иванович. — Ты чего, аи уйти хочешь? Уйти хочешь, меня одного бросить? — И ему захотелось ударить компаньона по длинному пунцовому носу. — Куда же ты пойдешь, куда, мезальянс ты этакий!..

Гирос медленно попятился, заслоняясь обеими руками.

— Ну, куда?

Он продолжал пятиться. Вдруг с улицы грянуло:

Зачем тебе алмазы и клятвы все мои?..

— А ведь деньги-то взял, — сказал Шипов. — Эх ты… — Взял, — сказал Гирос шепотом. Он продолжал пятиться, а сам глядел куда-то мимо Шилова, перебирал бесчувственными губами — то ли жевал, то ли говорил что — и пятился, и наконец распахнул дверь, и вышел.

— Амадеюшка! — крикнул Шипов, но все было напрасно. — Эй! — снова крикнул он, но звук его голоса беспомощно растаял в коридоре. — Эгей! — В соседнем нумере распахнулась дверь, и показалась испуганная дама в кружевном чепце. — Эй, кто тут есть?!

Хлопнула другая дверь, появился хозяин Севастьянов.

— Вы чего это, батюшка Михаил Иванович? Чего изволите, сударь?

— Посиди со мной, — попросил Шипов.

— Как же-с?

— А вот так же-с… Выпей-ка вот.

Они уселись в кресла. Шипов выпил рюмочку. Севастьянов отказался.

— Руки у вас дрожат, — сказал он.

…В полку небесном ждут меня. Господь с тобой, не спи…

— Слыхал? — спросил Шипов хрипло. Но Севастьянов ничего не слышал.

— Вы бы цилиндр сняли, — сказал он, — голове-то полегче-с.

— Полегче-с, — засмеялся Михаил Иванович. — А вино пропадает. Выпей, ну, выпей…

— Вы бы гостей позвали, — сказал хозяин, — погуляли бы с людьми-с…

Шипов снял цилиндр, швырнул его в угол, взбил бакенбарды.

— А ведь верно, вузаве, — обрадовался он. — А эти, что грозятся, пущай их, верно?.. «В полку небесном ждут меня…»

— В самом деле, — сказал хозяин, — ждут-с.

— Я вас не трогаю, и вы меня не трожьте, зерно?.. Зови гостей, зови гостей, се муа, мон шер!

Наверное, ни в одном нумере не осталось ни души, так притягательны были трехкомнатные апартаменты утомленного красавца в коричневом сюртуке из альпага. И едва лишь прозвучал клич, как все тотчас ответили согласием и начали наряжаться. «Господин Зимин просят пожаловать на именины-с». Так приглашал всех Севастьянов, и все отправились.

Через час комната была полна. Гости сидели вокруг стола, на диванах, в креслах, два молодых человека пристроились на подоконнике, поставив меж собой тарелку с сыром и бутылку шампанского. Окна были распахнуты, майская прохлада лилась с улицы. Шипов командовал поначалу, а после само пошло. Какие-то немолодые дамы сидели по правую от него руку, слева — громадный поп в серой рясе, с седеющей бородой, с розовыми губами.