Елена Ханга - Про все

Примерно в то время были арестованы двадцать студентов исторического факультета, многих из которых мама знала лично. Их арестовали за диспуты о том, соответствует ли Советское государство заветам Ленина. Мама по завершении экзаменов тоже собиралась участвовать в этих дискуссиях, но студентов взяли раньше.

"Это были лучшие студенты исторического факультета, - вспоминает она. Можешь себе представить, какое это произвело впечатление на остальных. Один мой знакомый пришел на диспут, потому что не соглашался с тем, что там говорилось, но его тоже арестовали. Потом освободили, вероятно, кто-то из этих честных ребят сказал следователям, что он придерживался противоположных взглядов, но арест испортил ему жизнь. Его не восстановили в университете, и он уже не смог найти хорошую работу. Все понимали, что среди студентов есть информатор, который и выдал участников диспута КГБ. Это было жуткое время. Я вспоминаю студенческие годы без всякой ностальгии".

В эти годы мама пережила и личную трагедию. Она встретила и полюбила молодого человека, талантливого музыканта. Они поженились, но вскоре он погиб в автокатастрофе.

Невзирая на личные проблемы, маме пришлось решать вопрос, который вставал перед каждым честным человеком: как заработать на жизнь, не поступаясь принципами, в удушливой атмосфере тоталитарного общества. И она, чисто интуитивно, выбрала путь многих интеллектуалов советского времени. Не думая об успешной карьере, посвятила себя изучению специфического культурного направления: истории африканской музыки.

Когда мама написала диссертацию, выяснилось, что подобрать экзаменационную коллегию крайне сложно. Музыканты ничего не знали об африканской истории, африканисты - о музыке. Наконец, удалось найти одного специалиста, члена Академии наук СССР, который прекрасно разбирался в музыке австралийских аборигенов. Аборигены, африканцы - советские бюрократы от науки не видели никакой разницы между первыми и вторыми.

Как и моя бабушка, мама зарабатывала на жизнь, берясь за любую интеллектуальную работу. Помимо работы в Институте Африки (созданного Хрущевым по предложению У.Э.Б. Дю Бойза) она писала статьи о культуре Африки, которые распространялись советскими информационными агентствами и публиковались в африканских газетах и журналах. Разумеется, о поездке в Африку для проведения своих исследований она не могла и мечтать: за границу ездили только политически благонадежные члены партии (уровень знания предмета никого не интересовал).

Мама принимала активное участие в работе со все чаще прибывавшими в Москву официальными делегациями из африканских стран: улаживала возникающие проблемы, организовывала культурную программу, переводила. Так она встретилась с моим отцом, Абдуллой Ханга, бывшим школьным учителем, который стал профессиональным революционером-марксистом, посвятившим свою жизнь борьбе за независимость Занзибара. Со временем он стал первым вице-президентом Независимой Республики Занзибар, которая вскоре объединилась с бывшей английской колонией Танганьика во вновь созданное государство Танзания.

В 1965 году, уже после объединения, политические враги убили моего отца, во многом из-за того, что не могли ему простить связи с Москвой. Все это произошло через несколько лет после его отъезда из Москвы (без нас с мамой, хотя первоначально планировалось, что мама поедет в Африку).

О характере мамы многое говорит тот факт, что она постаралась честно рассказать мне о сложных взаимоотношениях с отцом, не пытаясь выставить его богом или дьяволом.

Мама знала отца уже несколько лет, прежде чем согласиться выйти за него замуж. Она познакомилась со многими его занзибарскими друзьями, когда принимала африканских делегатов, приехавших на Международный фестиваль молодежи и студентов, который проводился в Москве. Они и рассказали ему о черной красавице, говорящей по-английски, с которой встречались в Москве. И однажды он пришел к ней и с ходу предложил выйти за него замуж. Он сообщил маме, что, по словам друзей, она для него - идеальная жена. Моя мама, естественно, восприняла его слова в шутку: независимая советская женщина не могла выйти замуж за иностранца из далекой страны только потому, что благодаря такому союзу возрастал его политический капитал. Но мой отец проявил настойчивость. Два года, пока учился в Москве, он ухаживал за мамой.

Все его устремления были связаны с политикой. Он разительно отличался от аполитичных российских интеллектуалов, которые составляли круг знакомых мамы. По характеру, образованию, интересам он был полной противоположностью мечтательному музыканту, первому мужу мамы. Он попросил маму составить список фильмов, необходимых для его политического образования, начиная с "Потемкина" и "Десяти дней, которые потрясли мир". Мама говорит, что мой отец никогда не ходил в кино ради удовольствия, всегда стремился чему-то научиться. В те годы отец и мать подолгу обсуждали его мечты по обустройству страны, которую он собирался освободить от колонизаторов. Бабушка убеждала маму выйти замуж за Абдуллу и поехать с ним в Африку. Она говорила маме:

- Это твой долг - помочь африканцам, точно так же, как то, что твой отец и я помогали России.

Наконец, мама согласилась на, как ей казалось, интеллектуальный и политический союз равных.

Однако после свадьбы поведение моего отца разительно изменилось. Он не посещал мечеть, но тем не менее хотел, чтобы моя мама следовала традиционным нормам поведения жены мусульманина: избегала контактов (даже профессиональных) с мужчинами без мужа, спрашивала разрешения, если ей требовалось куда-то пойти, молчала, когда в гости приходили мужчины.

В этот период мой отец часто уезжал в Англию и Африку, но, когда он находился в Москве, молодая семья жила в специальном, принадлежащем государству доме, предназначенном для высоких иностранных гостей. С такой роскошью мама раньше не сталкивалась. Фрукты подавались в любое время года. Слуги выполняли каждое желание. В спальне стоял большой телевизор, пол обогревался, так что даже лютой зимой они могли ходить босиком.

Но роскошный дом превратился для мамы в тюрьму. Жутко ревнивый, отец запирал ее в квартире, когда куда-то уходил. Он не хотел, чтобы она ходила на работу, когда он находился в Москве. К счастью, ее начальник из Института Африки разрешал ей брать работу домой. Если мой отец принимал гостей, ей позволялось обслуживать их, но не разговаривать с ними. Посетив Занзибар, я обнаружила, что эта традиционная практика ни-сколько не изменилась. Как европейской женщине, мне дозволялось говорить на официальных обедах, но африканские жены, с которыми мы мило беседовали в чисто женском обществе, немели в присутствии мужчин.