Сергей Хитун - Дворянские поросята

Кроме безумной отваги барона, необходимо указать на другую положительную черту его характера: он вел почти аскетическую жизнь, пренебрегая возможным комфортом, и пользовался только необходимыми, самыми простыми жизненными удобствами. К деньгам он относился почти с пренебрежением.

Будучи вождем Белого Движения в Монголии, барон Унгерн вел борьбу с большевиками умело, упорно и успешно. Доказательством этого являются слова советского корреспондента в советском журнале:

"...Унгерн затем безжалостно обезглавил советское революционное подполье в Монголии" (В. Масленников. "У книжной полки". "Знамя" № 6, стр. 241, 1969 г.)

Барона до болезненности угнетал упадок воинского духа и дисциплины среди офицерства. Подтверждением этого может послужить следующее происшествие:

Как только казаки Дивизии Унгерна освободили нас, офицеров Оренбургской армии (до этого армии Колчака) из монгольской тюрьмы, мы, опьяненные свободой и свежим морозным воздухом, выбежали за ворота тюрьмы. Капитан Л. и я направились в сторону уже освобожденного от китайцев Маймачена, пригорода Урги. Обессиленные стодневным пребыванием в полутемной камере, мы смогли доплестись только до костра первого сторожевого поста. Два казака с желтыми погонами Забайкальского Казачьего Войска с удивлением глядели на нас - грязных волосатых оборванцев.

Выслушав описание нашего долгого заключения, они снабдили нас табаком и кусками сырой баранины, которую мы тут же поджарили на веретеле.

Мы обернулись на звук топота копыт и увидели всадника в белой папахе на рослой лошади. Он спешился и подошел к костру. Для его высокого роста и широких плеч голова казалась маленькой; полушубок на нем был грязен, на груди висел офицерский георгиевский крест; он был без оружия, но с двумя ручными гранатами на поясе, а на правой руке висел ташур.

- Что за люди? - глаза его нас зорко ощупывали.

- Мы офицеры бывшей Оренбургской армии, только что освобожденные из тюрьмы. Мы повторили нашу историю, не переставая жевать мясо, которого мы не видели около четырех месяцев.

- Так вы же большевики!? - воскликнул он высоким голосом, в котором была и тень вопроса.

Понимая это как полушутку, мы только отрицательно мотали головами. Рты были заняты...

- Это вы занимались коммерцией в Чугучаке? - он сделал паузу - и торгашеством?

В этих словах легко было уловить осуждение и презрение. Незнакомец обвинял нас в том. в чем мы оба были не виновны, хотя знали, что такие "коммерсанты" встречались в Чугучаке на базаре. 0н продолжал молча нас разглядывать, мы тоже молчали, ожидая следующего вопроса. В это время недалеко раздалась пулеметная очередь; он сорвался с места, легко вскочил на коня и ускакал в сторону раздавшихся выстрелов.

- Сам дедушка барон, - ответил казак на наш вопрос, кто был этот георгиевский кавалер.

Мобилизованные нашими освободителями, мы получили китайскую одежду (за неимением ничего другого), чтобы сменит наши износившиеся в тюрьме, грязные покровы.

Странно было видеть военных в долгополых китайских халатах с погонами полковников, капитанов и поручиков; это продолжалось до тех пор, пока не сформировалось интендантство, которое постепенно заменило халаты, - вновь сшитой формой забайкальского казачества.

Каждый из нас сразу же был направлен в ту часть дивизии, которая соответствовала его роду оружия.

...Как бывший начальник автомобильной команды штаба Южной Оренбургской армии, я был назначен в только что сформированную автомобильную команду Штаба дивизии генерала Унгерна. Постепенно нас, шоферов (в большинстве бывших офицеров), одели в куртки, подбитые мехом. Мне выдали что-то вроде короткого полушубка из какого-то редкого, золотистого пушистого, мне неизвестного меха. Очевидно, реквизиция среди местного населения шла полным ходом, а по военному выражению - была данью от "благодарного населения".

Капитан Л. и я были назначены на постой к русскому колонисту К., который много лет работал для иностранной меховой фирмы в Урге. Все мы устроились в одной большой комнате. Сам хозяин спал на кровати, а его жена, очень полная женщина, рядом с той же кроватью, но на полу, уверяя нас, что так ей больше простора.

Она нам рассказала про Ургу, про то, что напротив их дома открылся было кафе-ресторан (она его называла (кофе-ресторан), но из-за недостатка посетителей он закрылся. - "Кофею издесь не пьють, а хучь бы чайная, дык и мой бы захаживал", - говорила она с искренним сожалением об неудавшемся коммерческом предприятии и сразу же вслед за этим неоднократно упоминала про каких-то девушек: черненькую и беленькую, которые очень бы понравились нам, ее постояльцам.

Ее муж, смуглый, с черными усами, с медлительной речью, недоумевал, как это мы могли выжить после ежедневной голодовки в тюрьме; он однажды заблудился в степи и целый день ничего не ел, так это было "просто ужасно".

Когда я пришел домой в моей, только что приобретенной меховой куртке, его внезапно округлившиеся глаза уставились на куртку, а потом и на. меня. На мой настойчивый вопрос о том, что его так расстроило, он приглушенным голосом сказал мне, что - "На прошлой неделе на перекладине ворот своего же дома, по приказанию коменданта города Урги, полковника Сипайлова, был повешен русский купец-колонист, часовщик. На груди повешенного висела вывеска - за спекуляцию и укрывательство большевиков, - и на этом мертвом купце была вот эта самая рысья куртка, что на вас". - закончил он почти что полушепотом.

Я посмотрел на сразу ставшую ненавистной куртку и расстроился. Капитан Л., выслушав все это, сразу же разогнал мое грустное настроение, сказав:

- Разве вы не знаете, что все картежники только и мечтают о возможности приобрести хоть кусок веревки от удавленника, приносящий удачу и выигрыш, а у вас целая пушистая теплая куртка, - это же гора счастья.

Это прозвучало легкомысленно, но как-то помогло. Эта "суеверная подсказка" вдруг родила в мне надежду на спокойную и счастливую жизнь впереди. По моей просьбе, в интендантской швальне наружный мех куртки перекрыли кожей, после чего ургинские горожане перестали испуганно таращить глаза на мою куртку, напоминавшую им о трагической гибели несчастного купца.

***

Из двух десятков автомобилей, захваченных у китайцев, мы с трудом пустили в ход половину этого числа. Несколько автомобилей в хорошем состоянии были даны "добровольно, во временное пользование" иностранными подданными г. Урги, это временное пользование превратилось в постоянное, так как законные владельцы таинственно исчезли... и возвращать эти автомобили было некому.

Однажды капитан Ф., закончив свой автомобильный наряд для Унгерна, вернулся на автомобильный двор и, созвав нас, офицеров, в угол, сказал дрожащим шепотом: