Владимир Хлумов - Самолётная судьба

- С точки зрения полной предопределенности судьбы это означает, что каждому из сидящих вокруг нас пассажиров на роду было написано погибнуть в авиакатастрофе.

- Правильно, - обрадовался черный человек.

- То есть у вас, у меня, и у той хорошенькой девушки с точеным профилем, - да бросьте вы этот шланг, - я шлепнул его по руке и неторопливо продолжал, - и у ее соседа, крутого затылка, и у стюардессы, и у всех наших попутчиков на руке нарисовано одно и то же: неудачный полет хмурым осенним утром. А теперь представьте, какова вероятность случайной встречи ста пятидесяти человек с одинаковой судьбой.

- Какова?

- Вероятность практически равна нулю.

- Значит, судьба. - Негодяй оказался сообразительным. Я отмерил его ненавидящим взглядом, с каким-то даже злорадством отметил толстый черный шланг, высунувшийся из-под черного пиджака соседа, и уточнил:

- Судьба судеб!

В тот же миг все пропало. Я моргал, тер глаза, но ничего не видел. Исчезло все, исчез сосед, исчез самолет, исчезла даже труба, нашпигованная траекториями человеческих судеб. Я испугался настолько, что перестал скрывать это. Да и от кого скрывать, все пропало, сошло на нет. Господи, за что? Я просто летел в командировку, по делу, по обязанности. Откуда все это наваждение, эта проклятая труба, эти приторные связи между прошлым и черт его знает чем... А теперь сплошная темень. А вдруг этот негодяй оказался прав, и мы-таки разбились, и теперь уже все кончено? Я присмотрелся. Кажется, стало светлеть. Во всяком случае, я почувствовал вокруг себя покатые круглые стены и понял, что нахожусь в длинном туннеле. Подозрение вскоре подтвердилось слабым мерцающим светом прямо по курсу. Да, я продолжал лететь, наверное, по инерции. Хотя, если я всего лишь моя душа, то при чем здесь инерция? На всякий случай пошарил вокруг себя в поисках связующих с прошлым приспособлений и обнаружил лишь аккуратно срезанный отросток. Все ясно: в плотном облаке мы столкнулись с встречным самолетом, мгновенная безболезненная смерть, и теперь наши души летят сами по себе в светлое благоустроенное место. Бледное мерцающее пятно по курсу быстро росло и вскоре превратилось в сверкающий до боли в глазах, освещенный прямыми солнечными лучами иллюминатор.

Мы прорвались, мы взлетели. Сияло утреннее солнце, тихо сопели движки, мы улетали подальше от слякоти и страха. Погасло, растворилось в летнем свете желтоватое напоминание. Мой черный человек, удивленно крутил головой, как будто не веря своим глазам. Я же благородно отмалчивался, наивно полагая, что теперь, здесь, по эту сторону облачного слоя, в почти безвоздушном пространстве он успокоится, а быть может, уснет. Но где там. Едва я попытался зажечь сигарету, как началось сызнова:

- Все-таки четыре двигателя надежнее, чем три. Если один откажет, не дотянем.

В ответ я звонко щелкнул замком ремня безопасности и невозмутимо откинул спинку кресла. Сигарету, скрепя сердце, спрятал обратно. Сосед же мой ремня не отстегнул, а наоборот, когда по микрофону объявили, что наш полет проходит на соответствующей высоте с соответствующей скоростью, а за бортом минус шестьдесят пять градусов Цельсия, затянул ремень потуже. Уснуть бы и проснуться на земле, размечтался я и вспомнил, как однажды проспал начало снижения и был навсегда раздавлен страхом перед болью в ушах. Да, не спится трусу. Я со стыдом вспомнил трубу и глупый разговор о судьбе. Неужели я испугался? Ну и что? Ведь как трясло. Трясло как обычно, просто не надо слишком сосредотачиваться. Я посмотрел на трещину в обшивке, и мне показалось - она стала пошире. Нет, ерунда, нужно отвлечься, нужно занять себя чем-нибудь несущественным, как это делает парочка впереди. Солнце прогрело внутренности самолета, стало тепло и даже жарко. Девушка сняла плащ и голым локотком касалась своего соседа. Может быть, не зря судьба их свела вместе? Может быть, судьба подарила их друг другу в воздухе в награду за что-нибудь хорошее там, в прошлом? А кого подарила мне судьба и за что?

Я поглядел краем глаза на соседа. Теперь наступила новая фаза. По тому, как ходили ходуном крылья его огромного мясистого носа, стало ясно он переключился на обоняние.

- Кажется, горим, - почти уверенно прошептало черное чудовище.

Я принюхался и отчетливо, даже при своей носоглотке, ощутил запах паленого.

- Ничего не слышу, - я приготовился к новому испытанию судьбы. Со стороны пилотской кабины открылась штора и появилась с побелевшим от страха лицом стюардесса. Она озабоченно, не удосужившись даже улыбнуться пассажирам, быстро прошла в хвостовую часть самолета. Запах усилился до таких пределов, что не признавать его существование было бы просто смешно. Потом сзади, по центру салона потянулась голубая прожилка дыма. Чуть позже еще и еще. Знакомая картина, мелькнуло в мозгу.

- Да, на сигаретный дымок-то не похоже, - с каким-то радостным самоистязанием пропел сосед, упреждая мои возражения. Что и говорить, не табаком пахло.

- Вот она, ваша судьба судеб, как вы изволили насмехаться, злодейка злодеек. Нет уж, пардон, я скажу по-другому: одна паршивая овца все стадо портит.

- Причем тут овца? - почти задыхаясь от дыма, сохранял я человеческое достоинство. - Какая овца?

- Та, у которой на руке написано погибнуть в самолете, - изрек черный человек и нагло сказал: - Дайте руку. - Я от неожиданности протянул ладонь. Потом вдруг опомнился, но тот уже вцепился. - Так и есть, смотрите, вот линия жизни, вот излом, обрыв, крушение... - Я присмотрелся и увидел лишь однобокое дерево с ветвями по правую сторону, а мой сосед докончил, как отрезал: - Ваше дело - труба!

Сзади послышалось тележное поскрипывание, пронесся радостный вздох. Я повернулся. Наша самолетная хозяйка, уже в белом переднике и чепчике, катила, подталкивая перед собой, дымящийся аппетитным куревом обед. Неожиданное и в общем приятное явление подействовало на меня самым удручающим образом. Я оцепенел. Нет, ей-богу, лучше бы в самом деле случился пожар, такой небольшой, локальный, бывает же так - короткое замыкание, проводка плавится, страшно, но не опасно, мы бы вместе с экипажем огнетушителями потушили. Но обед, откуда, зачем, после всего пережитого?

Я недвижимо сидел, мрачно глядя на блистающий солнечными зайчиками алюминиевой фольги нераспечатанный бифштекс. Рядом на подлокотниках лежали мои обессилевшие руки. Чуть подальше, слева, с отчаянным урчанием доедал отмеренное аэрофлотом мясо хиромант. Я глядел перед собой, а видел не серебристый пакет, не белой пластмассы одноразовый прибор из трех названий, не красивый, цвета знамен французской республики пакетик горчицы, а черную лохматую бороду, обильно смазанную животным жиром. Подлец ел с аппетитом. Ловко пододвигал ножиком картофель, посыпал перцем, солил, нарезал небольшие ломтики бифштекса рубленого, сламывал белый хлеб, виртуозно намазывал сливочным маслом и запивал минеральной водой. Да что же это такое? - жаловался я про себя. Нужно что-то сделать, совершить хоть малое, но реальное действие. Я, собрав в кулак остатки своей слабой воли, чуть не кряхтя, потянулся к столику. Громко, как самолетная обшивка, захрустела под пальцами еще теплая фольга. Снизу она оказалась горячее, но я, обжигая пальцы, сдернул крышку и ужаснулся. Из-под крышки в тот же миг вылетели черные бабочки и, не отлетая далеко, закружились над куском антрацита. Тем временем сосед покончил с обедом, тщательно вытер бороду, приспустил ремень безопасности и выдохнул: