Сергей Солоух - Клуб одиноких сердец унтера Пришибеева

непринужденно к лицу еще довольно анемичному Толяна,

под вопросом даже не поездка, что поездка, само

существование ваше, как коллектива.

Вот так просто, по-человечески, с печалью даже,

грустью в голосе, Господи, да только за это, за перемену

чудную внезапную, за знак расположения сладкий, казалось,

право, безусловно, впредь исключавший саму возможность

возвращения к вопросам, вроде:

— В случае недомогания вы к врачу обращаетесь или

вас Ида Соломоновна по-семейному пользует? — о, Боже мой,

готов был Толя, о сей, почти с приятельской небрежностью к

его щеке придвинутый прибор, колючки рыжие, иголки

безобразные с признательностью искреннею потереться.

Но, впрочем, этого не требовалось. Сущую мелочь,

безделицу, услугу мелкую всего лишь попросил Анатолия

Кузнецова оказать Виктор Михайлович Макунько.

— Поскольку вы, Толя, человек чистый, с этой

провокацией не связанный, личной заинтересованности чью

либо сторону держать, по мнению большинства, не имеющий,

то, я думаю, многие именно с вами и будут

откровенны. Конечно, ожидать не следует признания, но если

вы будете внимательны и, главное, не станете чураться

компании товарищей, прежде всего из состава комитета

ВЛКСМ, я полагаю, я уверен, вы не только нам сможете

помочь, но и в перспективы с вашим клубом и нашим

доверием к вам можете рассчитывать не только на поездку в

Москву или на БАМ.

О! Но это в принципе, в общем. Конкретно же, в

ближайшую пару дней хотелось бы лейтенанту Макунько

через дискжокея Кузнецова деликатно и ненавязчиво

выяснить, чем все же накануне торжественного, ко дню

рождения вождя, велевшего "учиться, учиться и еще раз

учиться" приуроченного собрания отличников ЮГИ

занимались два других основателя музыкального клуба "33 и

1/3", иммунитет имевшая и к насморку, и к кашлю стойкий,

парочка — заместитель секретаря институтской организации

молодежной Василий Закс (впрочем, бывший) и

верховодивший дружиной комсомольской горняков, член

комитета ВЛКСМ (пока еще) Игорек Ким.

Пьянствовали. Да.

А смесью жидкостей различных разгорячив кровь и

плоть разволновав, отправились оба в сопровождении двух

или трех дружинников активных из числа тех двоечников, что

как бы вечно на поруки взяты не то студсоветом, не то

студотрядом, любимым делом заниматься, а именно, бороться

за здоровый быт, иначе говоря, весь вечер свиньи

беспардонные ногами двери открывали на всех без

исключения этажах общаги номер три.

Собственно, рассказом об этом чудовищном

злоупотреблении общественным доверием, непрекрытом

самодурстве, самоуправстве, короче, безобразии "невиданном,

но регулярном" и смог восстановить доверие к себе, чуть было

не утраченное вовсе после невнятных, подозрительных, да

просто недостойных мужчины извинений за непростительное

опоздание, Толя Кузнецов.

— Так, так, — с приятной интонацией в голосе, с

невольной фитой носовой резюмировал его доклад,

сообщение, Виктор Михайлович, — значит, в нетрезвом

состоянии находились?

— Да, — подтвердил Кузнец, — Вне всякого сомнения,

головой качнул, шагая нога в ногу с высоким рыжим

лейтенантом, вглубь уходя аллейки сада городского, под

фонарями зимними которого порой отроческой, увы, ввиду

здоровья никудышного ему ни разу так и не пришлось

пошаркать острыми по гладкому.

— Отлично, отлично, — внезапно выполнил Виктор

Михайлович молниеносное кру-гом, сено с соломой

перепутал, заставил возомнившего уже черт знает что,

буквально окрыленного реакцией товарища М-ко, Толяна,

второй за это утро, подумать только, раз позорно дергаться,

какие-то движенья мелкие, смешные невольно совершать.

Впрочем, сотрудник комитета особого при Совете

Министров унижать информатора, его на место ставить и в

чувство приводить не собирался, не планировал, нет, просто

эмоциям дал волю офицер, расстроенный донельзя не просто

безответственностью, ах, если бы, преступным, скажем так,

пособничеством и не каких-то отдельных отщепенцев, а целых

групп и коллективов молодых людей мерзавцам, негодяям и

подонкам.

Ведь от скольких он уже об этом рейде слышал, а

скольких расспрашивал, подробности той экспедиции

карательной пытался выяснить, и никто, ну, надо же, ни один

человек до сего момента о самом главном, что уж говорить о

множестве подробностей, деталей, скрытых не без умысла, о

ключевом, центральном не сказал ни слова.

Значит, приуныли малость, развеяли печаль, ну, ну,

услышал наконец-то Виктор Михайлович звук долгожданный,

си-бемоль прикосновения зеленого к прозрачному, схватил,

похоже, поймал мелодию, которую, как и предчувствовал, он

должен был извлечь из стеклотары, двух запылиться не

успевших даже в углу под стульями сосудов, короче,

разволновался, и интуиции триумфом опьяненный, переступил

немного грань невозмутимости привычной.

— Хорошо, — остановился товарищ Макунько,

маневрами внезапными, нехитрым способом скрывая чувства,

дыханье восстанавливая, а так же соблюдая дистанцию

положенную.

— Неплохо, Анатолий, — сказал Виктор Михайлович,

усы неугомонные сверкнули в лучах весеннего светила, — ваши

сведения в общем и целом совпадают с моими, но есть и

заслуживающие внимания особого различия. Их изучением

мы и займемся.

О! После этих слов, такое сладкое, приятное

невыразимо сознание причастности лишило Толю разума, что

показалось бедному, будто и впрямь за этим "мы" немедленно

должно последовать неимоверно лестное, конечно,

предложение отправиться немедленно со старшим

лейтенантом в зеленый дом на площади Советов, дабы за

шторами, решетками и сеточкой специальной в ячейку

мелкую по-братски разделить и тяготы ночей бессонных и

бремя славы ДСП.

Но, нет, товарищ Макунько, уполномоченный в

гражданском реддинготе уж полностью владел собой.

— В институт сейчас? — осведомился он с бесстрастием

обычным.

— Но я не тороплюсь, — надежды не терял наш диск

жокей, любимец молодежи городской, красавец с волосами.

— Никаких проблем с зачетами, экзаменами?

участлив был, но холоден и равнодушен товарищ лейтенант,

Все нормально?

— Да вроде бы.

— Ну, что ж, — беседу закругляя, Виктор Михайлович

Макунько Толяну Кузнецову предложил вновь побороться за

форму, за целостность и неделимость его ладони

музыкальной. Деваться некуда, студент вложил в сухую и

шершавую свои изнеженные пять и, спину, шею, даже ухо

призвав на помощь, и в этот раз с нелегким испытаньем