Анатолий Хруцкий - Окаянные дни Ивана Алексеевича

Он сел на скамью и все же закончил свое эстрадное выступление, хотя и без всякого воодушевления.

- И телятину я не ем. Как же можно этого не знать про академика и Нобелевского лауреата? Позор-с... Надеюсь, тут нет телятины?

Галина села напротив и достала папироски. Она курила редко и очень красиво, и это нравилось Ивану Алексеевичу. Галина закурила и поинтересовалась:

- Вино мне открывать или вы это сделаете?

Пока Иван Алексеевич молча откупоривал бутылку, а потом разворачивал пакетик с едой, Галина говорила:

- Вот что я вам сказать хочу наперед всего остального... Я знаю, кто полюбил меня. И сознаю меру своей удачи. Есть умы большей силы, есть художественные приемы более изощренные. И поэты с большей пророческой силой есть. Но нет таланта, равного вашему по совершенству того, что вы создаете. В том, что вы срабатываете, вы достигли самой последней возможности...

Она говорила негромко, делая паузы, которые он так любил. В паузах она приоткрывала рот и быстро касалась языком верхней губы, а потом снова лилась ее чуть картавая речь - не физический недостаток, а как бы легкое женское кокетство... Даже в темноте беседки он видел это, но скорее догадывался. Должно быть, этим наслаждением слушать ее он отвлекся и не вникал в смысл произносимых ею слов. А когда вник, попытался остановить ее.

- Слушайте, а не потребовать ли мне, чтобы вы обращались ко мне - "ваше превосходительство"?

- И вы никогда не пытались с помощью таланта заполучить что-либо из даров для их превосходительств! Вера в свой творческий путь у вас необыкновенная. Беспамятье вам не угрожает. Вас будут помнить и через пятьдесят лет, и через сто. Но читателей у вас будет немного. И знаете, отчего? Большинство читает неряшливо. Для них и пишут так же - вполруки. А ваши произведения такого чтения не переносят! Оттого, кстати, вас и переводить трудно. А без переводов на английский...

- Так! Замечательно! - Иван Алексеевич, стукнув по столу кулаком, расплескал вино в стаканах и чуть не опрокинул бутылку.

Галина испугалась. Она знала, что настроение у Ивана Алексеевича могло смениться в мгновение.

- Великолепно! Я вам вот что скажу - все, что вы тут произнесли, не вы придумали. А ну-ка, быстренько отвечайте, кто вам это напел? Быстренько, вы меня знаете!

- Клянусь вам... Это мое... Долгими вечерами мы говорили об этом - я и Марга.

- Еще раз произнесете это имя - и наше прощание, и так затянувшееся, на этом завершится.

- Клянусь, это мое... В том смысле, что я разделяю эти мысли... - Галине стало стыдно по-детски запираться, и она согласилась: - Ладно! Столь чеканные формулировки принадлежат не мне. Вы правы. Формулировал Степун, разговаривал на эти темы с сестрой, а уж сестра делилась со мной. - Галина опасалась произносить имя сестры. - И вечерами мы обсуждали, и от долгого обсуждения эти мысли становились нашими... то есть моими.

- Вы честная девица, - похвалил Иван Алексеевич. - Передайте его сестре, а уж она, Бог даст возможность, пусть передаст брату, что я благодарен именно вот за это: вера в свой творческий путь при полном отсутствии желания им торговать... Итак, наше сегодняшнее свидание стало похожим на литературную панихиду. Нет ли у вас благожелательного для меня сравнения, ну, к примеру, с Шекспиром? Было бы совсем замечательно.

Галина облегченно рассмеялась:

- Верьте, не верьте, но то, что сейчас скажу, - мое. Вы очень вовремя родились. Правильнее, очень вовремя живете. Умер Чехов, умер Толстой, и тут началось: декаденты, символисты, акмеисты, футуристы. Что было бы с русской литературой, с русским языком, не будь вас!

Иван Алексеевич потрогал стакан, вино было холодное. Когда еще и мистраль - пить такое холодное невозможно.

- В ваших произведениях слились проза и поэзия, их уже не отделить. Столько лет я изумляюсь - все, как у других: подлежащее, сказуемое, прилагательные. Но как вы умеете пользоваться ими! Как в живописи - все те же краски, как в музыке - все те же ноты. И вдруг - такого качества живопись! такой высоты музыка! такой пронзительной силы написанное вами!

Иван Алексеевич грел руками стакан.

- Спасибо, и хватит. Куприн сказал более подходящее к этой холодной беседке: "У Ивана - чистый спирт. Чтобы употреблять, водой разбавлять надобно..." Кажется, мы напрасно открыли вино. Очень холодная осень и очень холодное вино... - Задумался и сказал неожиданное: - По старой привычке учить вас замечу: в одной фразе отличные названия для двух рассказов - "Холодная осень" и "Холодное вино"...

- Давайте я принесу водку! У меня есть немного... - Галина порывисто поднялась.

Иван Алексеевич попытался остановить ее:

- Не стоит. Вы уезжаете не сегодня. Так что и до вашей водки дело дойдет. Выпьем и ее...

- Нет! Так, - она подчеркнула это слово, - так мы уже не выпьем.

- Тогда я хотел бы сказать вам...

Всего несколько слов он намеревался сказать ей перед расставанием о своей вине перед ней. Но он мешкал, потому что никогда не каялся и ни перед кем не винился. Галина чуть задержалась на выходе из беседки в ожидании, но так и не дождалась слов, которые он собирался сказать ей.

- Я сейчас вернусь, - пообещала она. - Я тоже хочу произнести кое-что важное. Впрочем, вот что я собиралась сказать! Я часто вспоминаю нашу первую встречу. И я тоскую о первых наших отчаянных ночах. Я помню их...

Быстрым и легким шагом она пошла по дорожке к дому. Ветер дул ей в спину, широкое пальто облепило фигуру. Он вспомнил начало их близости. Пляж Ниццы. Она только что вышла из воды, блестит на солнце мокрое тело молодой красивой женщины с фиалковыми глазами. И он тоже отменен. Крепок и вдобавок знаменит... В тот вечер у нее в гостинице он выпил много вина и оттого устал. Она почувствовала это и поднялась из кресла: "Я пойду разденусь и постою под душем. Мы оба знали, что это случится сегодня и что нам уже никогда не расстаться..." Но расставания неизбежнее встреч.

Он встал и вышел из беседки. Зашторенные из-за алертов окна дома были темны, но уже взошла луна. Появились бесконечно длинные тени деревьев на серебристой поляне, вдруг ставшей похожей на озеро. И дорожки стали напоминать зимние русские заснеженные тропинки, и даже появилось на пальмовой листве что-то похожее на иней из-за лунного блеска.

Иван Алексеевич шел к часовне запереть ее. Минутами раньше он намеревался сказать Галине собственно вот что. Она была очень молода, когда они встретились. Юная женщина получила в сущности весь свой любовный опыт с очень уже немолодым человеком. Должно быть, это и определило такой исход их любовной связи... А может быть, он сказал бы и короче: если есть будущая жизнь, он хотел бы встретить ее в той жизни вновь.

Но еще лучше, если слова, сказанные ею, останутся последними между ними.