Рустам Ибрагимбеков - Структура момента

Рустам Ибрагимбеков

Структура момента

I

И опять приснилось, что на каком-то многолюдном сборище -то ли в театре, то ли где-то на торжественном вечере - я оказался без брюк и все на меня уставились. Взгляды женщин смущали особенно, и это злило, - какая разница, кто над тобой смеется, мужчина или женщина? Что это меняет?

Пряча голые ноги за нечто, одновременно похожее и на обыкновенный стол с ниспадающей до пола белой скатертью, и на мраморную плиту, я подумал о том, что в эту нелепую ситуацию попадаю уже не первый раз. И удивился тому, что, продолжая мучиться под взглядами людей, понимаю, что все происходящее со мной - сон. Это подействовало успокаивающе, брюки каким-то образом вновь оказались на мне, и насмешливое внимание окружающих отвлеклось...

Проснувшись, я пошарил рукой по полу, нащупал рядом с тахтой ручные часы (старинный, голубого мрамора будильник на шкафу стоял боком, и разглядеть на нем цифры было трудно). Пока тянулся за часами, одеяло сбилось в сторону, и обнаружилось, что сплю в брюках; все остальное - рубашка, майка, носки, туфли - валялось на полу, а брюки почему-то были на мне...

Поморщившись, я сердитым рывком поставил себя на ноги, переступил через гитару, гриф которой торчал из-под стола, открыл окно, несколькими взмахами рук обозначил утреннюю зарядку и быстро оделся...

Грязное постельное белье было сложено в стенном шкафу; одежда, приготовленная для чистки, - два костюма и домашние вельветовые брюки - висела там же на вешалке. За рубашками пришлось идти в ванную, они лежали в эмалированном тазу под раковиной.

Мягкий матерчатый чемодан в клетку набит до отказа. Один из пиджаков в него не поместился, пришлось набросить на плечи. Смахнув на ходу пыль с зеркала в прихожей, я спустился во двор.

Мотор завелся сразу - одно из многих преимуществ весенне-летнего сезона, особенно ценное еще и потому, что за четырнадцать лет жизни в Москве мне так и не удалось привыкнуть к холоду.

В прачечную я опоздал, начался обеденный перерыв. Когда это произошло, установить трудно, но однажды я что-то не успел, пропустил, прозевал и с тех пор будто выпал из налаженного кем-то другим жизненного ритма. И все происходит не в такт, то раньше, чем надо, то с опозданием... Иногда всего на несколько секунд. Девушка в черном сатиновом халатике, туго затянутом в талии, захлопнула дверь перед самым носом, пропустив какую-то толстую тетку, успевшую сунуться на мгновение раньше.

Появилась необходимость куда-то деть этот неожиданно образовавшийся лишний час. Есть не хотелось, но рано или поздно все равно пришлось бы этим заняться, а в ресторане можно было прихватить что-нибудь вкусненькое для стариков; судки, по обыкновению, лежали рядом, на переднем сиденье.

У входа в "Баку" толпились люди; с возвращением после ремонта на улицу Горького ресторан восстановил былую популярность.

Пробившись к двери, уткнулся в небольшую продолговатую табличку вызывающе желтого цвета; текст на ней гласил, что сегодня (именно сегодня, в субботу, когда я решил заглянуть сюда!) ресторан начинает работать с двух часов дня вместо обычных двенадцати...

До открытия оставался еще целый час (тот самый неожиданно образовавшийся); целесообразней всего было пересидеть его в машине, причем не здесь, у ресторана, а у дверей прачечной, чтобы успеть сдать белье даже в том случае, если девушке в черном халате вздумается открыть их всего на несколько минут...

Судки, жалобно звякнув, вернулись на свое место на переднем сиденье. Следом полетел было и пиджак, все еще висевший на плечах, но тут я услышал свое имя: кто-то выкрикнул его подряд несколько раз с такой истошной радостью, что сразу стало ясно - кому-то я очень нужен. Окликни меня кто-нибудь так на озере или на реке, я бы ничуть не удивился, - наглотавшись воды и погружаясь на дно, и громче завопишь, увидев знакомого. Но здесь, в центре Москвы, средь бела дня этот крик ничего приятного не сулил. Насторожило и то, что имя прозвучало не в его обычном московском варианте - Эдик, а в том, старом, почти забытом, отцовско-материнском:

-Этем!..Этем!..

Алика я узнал сразу - сухое до твердости и все такое же легкое тело друга детства ударилось о грудь с почти деревянным стуком.

-Твоя? - объятия наконец разомкнулись.

Конечно же Алик не сомневался в ответе и спросил только для того, чтобы сделать мне приятное: из всех возможных жизненных побед для моих соотечественников одна из самых главных - приобретение автомобиля, жизни кладутся для ее достижения, что же говорить о бедном Алике, с восемнадцати лет сидящем за баранкой государственного грузовика?

- Да, моя.

- Молодец! - В радостном, как и следовало, голосе друга детства проскользнул еле уловимый грустный упрек, как же могло случиться, что о столь важном событии в моей жизни друзья ничего не знают?!

Имело смысл, конечно, что-то придумать в свое оправдание, но не хотелось осложнять разговор. Еще теплилась надежда, что, может быть, удастся закончить его здесь же, на ходу.

- Как поживаешь? Как ребята?

- Спасибо. Все хорошо. Тебя часто вспоминаем. - В этих словах Алика тоже легко улавливалась мягкая, стеснительная, но довольно настойчивая укоризна; велика же была обида на меня, если даже добрейшее существо Алик решился сразу ее высказать!

- Ты давно в Москве? - Я дал понять, что упреки принимаю, но предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом.

- Сегодня приехал.

- Где остановился?

Невозможно было не задать этот вопрос, даже понимая всю его неосторожность.

- Пока нигде, - последовал ответ.

- А где твои вещи?

Алик замялся, его обветренное, смуглое до синевы лицо потемнело еще больше.

- Я с грузом приехал. Своим ходом. Вещи в машине. - В чем-то ему было трудно признаться, но, видимо, очень хотелось.

- Где машина?

- Задержали.

- ГАИ?

- Да.

- А что ты здесь делаешь?

Щеки его достигли цвета зрелого баклажана - черного с сизоватым отливом. Конечно же не обедать он сюда приехал: до еды ли, когда права отняты вместе с грузом, перевезенным через всю страну?!

- А куда мне пойти?! Кого я здесь знаю? Думал, земляка какого-нибудь встречу... - Отчаяние прорвалось наконец сквозь оболочку стеснительности; Алик горестно мотнул головой в сторону людей, толпящихся у входа в ресторан. - А тут одни иностранцы...

О том, что никого в Москве не знает, Алик сказал не специально, не желая меня обидеть, конечно, но все равно прозвучало это малоприятно.

- Как некуда пойти? - Удивление мое получилось довольно искренним. - А я? Где тебя задержали?

- На Красной площади.

- Где?

- На Красной площади, - повторил Алик. - Там, где эта церковь с разноцветными куполами, чуть ниже...