Мирза Ибрагимов - Наступит день

Постепенно подходили и молча останавливались неподалеку от палатки обитатели кочевья. Под звуки вдохновенной песня сглаживались морщины на лицах крестьян, стирались следы покорности.

Рагим-ага, по поручению Курд Ахмеда проводивший работу среди курдских кочевников, тихо встал и отошел в сторону. От толпы незаметно отделились двое слуг Гусейн-хана и последовали за Рагим-агой. Втроем они спустились в овраг и скрылись с глаз.

Песня Хажира постепенно менялась, в ней появились радостные нотки. Они все более усиливались, вытесняя нотки горечи и печали. Теперь Хажир пел о храбрости и бесстрашии курдов, о героическом племени, которое поднялось против своего жестокого и. сварливого хана, затевавшего ссоры с вожаками других племен. Это повествование перешло в бодрую песнь, напоминавшую марш. Припев ее, по замыслу автора, должен был повторяться хором слушателей: "Пусть погибнет злой ага!".

- Ну, хватит! Надо двигаться, пока не жарко! - сердито сказал хан и поднялся.

Недовольные тем, что песню оборвали на самом увлекательном месте, люди расходились медленно, нехотя.

Тотчас же была убрана скатерть, сложена палатка, увязанные тюки нагружены на лошадей.

Старый поэт вложил тар в чехол и, ни разу не оглянувшись, побрел к своей белой лошади. Он молча взял ее под уздцы и стал медленно подниматься вверх по склону.

- Ашуг обиделся! - с сожалением сказал кто-то из крестьян.

Все повернулись в ту сторону, куда ушел поэт. Несколько человек поспешили за ним, но сердитый окрик Гусейн-хана остановил их:

- Мне некогда тут время терять. Пошевеливайтесь!

Курд Ахмед и вернувшийся к этому времени Рагим-ага, холодно попрощавшись с Гусейн-ханом, сели на лошадей.

- Хорошо ты раскусил хана! - сказал Рагим-ага, когда они отъехали. - Я боялся, что его лживые речи обманут тебя. Нынче все наши главари племен, и образованные и неграмотные, только и кричат о национальной независимости курдов...

- А на самом деле их занимает только одно - забота о сохранении своей власти над племенами, - перебил его Курд Ахмед.

- Но народ уже начал понимать это. Если бы вы знали, какое сильное впечатление произвела ваша первая брошюра, когда я прочитал ее в Мехабаде нескольким моим друзьям из племени шагаги! Теперь у нас там прекрасно организована группа, - с гордостью сказал Рагим-ага.

Рагим-аге, который не любил говорить о себе, показалось, что его слова могут быть приняты как самохвальство, и он продолжал после минутного молчания:

- Наши тамошние товарищи задумали составить "условия независимости курдского народа". Они хотят напечатать их и распространить не только здесь, но и среди турецких и иракских курдов. Надо же нам добиться наконец объединения всех курдов и создания единого и независимого Курдистана.

Слушая его, Курд Ахмед думал об огромных препятствиях, которые стоят на пути к осуществлению этой, казалось бы, такой простой естественной цели.

- История поставила перед нами труднейшую задачу, - сказал Курд Ахмед, желая поделиться своими мыслями с Рагим-агой. - Внутри прогнившие феодальные порядки гусейн-ханы, вовне - английский империализм, турецкие, иранские шовинисты. Нелегко будет объединить восьмимиллионный курдский народ. Но мы должны разрешить эту задачу во имя существования и будущего курдского народа. И лучше начать изнутри - уничтожить существующие взаимоотношения между племенами и родами, установить среди них единство. В этом деле нашими верными друзьями и союзниками явятся трудящиеся персы и азербайджанцы.

И он рассказал Рагим-аге о вражде и недоверии, которые умышленно насаждают господствующие классы между отдельными народами, помня о существующем еще со времен Римской империи девизе: "Разделяй и властвуй".

- Если бы Англия не пользовалась этим девизом, разве могла бы она с ее населением в сорок семь миллионов безраздельно господствовать над колониями, имеющими почти полумиллиардное население?

Рагим-ага был поражен этими цифрами, которые слышал впервые.

А Курд Ахмед заговорил о том, что одной из причин современных войн как раз и является вопрос о колониях. Он напомнил об исконной вражде между Германией и Англией, Японией и Америкой.

Поднявшись на вершину перевала, они увидели старого поэта, который ехал по узкой боковой тропинке, и остановились. Тот пришпорил лошадь и подъехал к ним.

- Славный ашуг, - сказал Рагим-ага, - едемте к нам! Прерванную песню вы докончите у нас.

- Эх, сын мой! - вздохнул поэт. - Допеть мою песню не трудно. Но кто допоет прерванную песню народа? Немало гусейн-ханов обрывали мою песню на полуслове. Не это сжигает мое сердце, а горе моего народа.

- Не падай духом, отец! - сказал убежденно Курд Ахмед. - Твое горе найдет исцеление, и ни один человек не посмеет оборвать твои песни, когда их будет распевать единый свободный Курдистан.

В городе Хое Курд Ахмед попрощался с Рагим-агой и старым поэтом и, пересев в машину, отправился в Тебриз, куда и прибыл в тот же день.

Тебриз произвел на него сильное впечатление. Этот древнейший город Азербайджана, разоренный за годы тирании Реза-шаха и превращенный в глухое провинциальное местечко, сейчас опять жил кипучей жизнью. От вчерашнего застоя и дремотного спокойствия не оставалось и следа.

Третьего числа месяца шахривера 1320 года по иранскому солнечному летоисчислению, что соответствует двадцать пятому августа 1941 года, иранскому правительству были вручены поты советского и английского правительств. Они вызвали полную растерянность в иракских правительственных кругах.

В советской ноте указывалось на то, что правительство Реза-шаха открыло широкий доступ в страну немецким агентам, превратило территорию Ирана в военный плацдарм для немцев, чем создало реальную угрозу для советских границ. Это и вызывает во имя безопасности страны социализма необходимость немедленного вступления советских войск в Иран.

Тогда Реза-шах отдал приказ по армии оказать сопротивление советским войскам. Но это был жест бессилия внутренне порочного, давно разложившегося режима.

Тысячи и сотни тысяч людей, стонавших под гнетом нужды и бесправия, с.огромной надеждой прислушивались к грохоту орудий, который все ближе и ближе придвигался к Тебризу, жадно читали листовки, которые сбрасывали самолеты с красными звездами на крыльях.

Рабочие фабрик и заводов, голодные и бездомные люди, прогрессивные интеллигенты, таившие в груди страстное желание свободы и культурной жизни, собирались в группы, делились мыслями, готовились к действиям. Растерянно метавшиеся по городу полицейские больше их не страшили.

Немцы в панике бежали, бросая свои фабрики, аптеки, магазины.

За ними последовали реакционно, настроенные купцы и знать, офицеры, сановники, главари полиции и жандармерии.