Камиль Яшен - Xамза

В объявлении также говорилось, что плату за обучение в этой школе вносить не надо, - наоборот, ученикам будут бесплатно выдаваться карандаши и тетради. "Будем учить всех сирот, всех детей бедняков, которые придут к нам". Такой фразой заканчивалось объявление.

В день открытия школы Сафохон-тура произнес перед началом занятий краткую проповедь о сути шариата и прочитал в память умерших родителей многих учеников отрывок из корана.

Хамза начал первый урок. Он был единственным учителем в школе.

Работа лечит скорбь.

Через три месяца почти все "сироты Хамзахона", как называл учеников школы Сафохон-тура, уже умели читать по слогам.

По городу пошли разговоры о том, что Хамза недаром посетил Мекку, гробница пророка прибавила ко всем его талантам еще и талант учителя. Ведь в некоторых старых школах при мечетях были и такие ученики, которые после десяти лет обучения не могли отличить одну букву от другой.

Школа Хамзы стала первой школой "усули савтия" в Туркестане, а может быть, даже и самой первой школой ускоренного обучения грамоте во всей Средней Азии.

На следующий год в школу Хамзы поступили два сына Сафохона-туры Асимджан и Максумджан...

"Сироты Хамзахона" успешно окончили два класса, но в третий им перейти не удалось - началось восстание мардикеров.

Хамза был почти во всех кишлаках Кокандского уезда, где происходили волнения, вызванные мобилизацией. Осуществляя линию социал-демократической организации Туркестана, он везде призывал дехкан оказывать сопротивление царской администрации, вел активную агитацию за свержение самодержавия.

Несколько раз его пытались арестовать, но он был теперь искусным конспиратором - месяцы "паломничества" не прошли даром. Выдавая себя то за муллу, то за бродячего философа, то за бая, то за батрака, Хамза умело ускользал из рук полиции. Он все время ходил с фальшивой бородой - то рыжая, то черная, то седая... Сегодня чалма на голове, завтра - тюрбан, с утра - очки мударриса, вечером - зловещая черная повязка наискосок через лицо: ни дать ни взять разбойник с большой дороги об одном глазу... Здесь - дервиш на костылях, там - наглый торговец на ишаке. На правом берегу реки - важный иностранец (то индус, то араб, то сириец), бегло говорящий и на фарси, и на бенгали, без умолку сыплющий слова чуть ли не на всех восточных языках, не понимающий ни бельмеса по-узбекски... На левом берегу - немой, глухой, парализованный, прокаженный, тифозный, неподвижно валяющийся без сознания под забором...

Как знать, может быть, все эти "роли", весь "репертуар", сыгранный в те дни в народных толпах на базарах, айванах и площадях кишлаков (на подмостках жизни, на сцене униженного бытия, в гуще людей, доведенных до отчаяния несправедливостью неправедной власти), может быть, все это невольно рождало в нем будущего актера и драматурга, запечатлевалось в памяти нетленными образами народных страстей и откровений...

Сойдя с поезда в Ташкенте и пройдя через вокзальную площадь, Хамза вдруг остановился... Возле церкви шел митинг.

Какой-то русский солдат в выцветшей гимнастерке и обмотках, с висящей на перевязи рукой, бойко рассказывал что-то по-узбекски стоявшим вокруг него слушателям.

Хамза подошел ближе, вгляделся и чуть было не лишился сознания. Это был Степан Соколов - страшно похудевший, изможденный, с ввалившимися, но сверкающими глазами.

- Степан!..

- Хамза!..

Народ расступился. Они бросились друг к другу, обнялись.

Через десять минут Хамза знал о друге все - арест, тюрьма, замена ссылки отправкой на фронт, ранение, госпиталь, возвращение в Туркестан.

Вспомнили Аксинью, ибн Ямина, смахнули набежавшие новые слезы...

- Ну, а ты-то как? - спрашивал Степан, счастливо улыбаясь. - Дошел до Мекки?

- Дошел.

- Поклонился гробнице?

- Поклонился.

- Ну... а все остальное?

- Все сделал.

- По Черному морю прокатился?

- Прокатился.

- В Одессе как приняли?

- Хорошо. Как только вернулся в Коканд, все доктору Смольникову передал... Он потом уехал куда-то.

- Нету больше доктора...

- Как нету?!

- Арестовали его в России, осудили на каторгу...

- Помер в Сибири, надорвался... Царство ему небесное...

Никогда еще не плакал Хамза так горько, как после этих слов Степана.

- Ну ладно, чего там, - вздохнул Степан, - слезами делу не поможешь... Ты в Ташкент-то зачем приехал?

- В Совет. Ты хоть знаешь, что здесь первый Совет рабочих депутатов организовали?

- А как же!.. В госпитале в газете прочитал. И сразу сюда.

- Когда приехал?

- Сегодня. Только что с поезда...

- И я только что из Коканда... И сразу митинговать?

- А как же!.. Иду мимо, слышу - какой-то путаник мусульманам мозги пудрит... Я его спихнул и как чесану по-узбекски:

правоверные, говорю, вы про Ленина когда-нибудь слышали?..

Они рты-то и разинули...

- Так идем в Совет, чего мы тут сидим?

- Идем, конечно!.. Ну, что, братишка, сбылась наша песня, не зря тогда в Ширин-сае через реку плыли, а? Дали все-таки царю по шапке?

Низамеддин Ходжаев встретил обоих, как говорится, с распростертыми объятьями. И сразу же предложил дело - надо ехать в железнодорожные мастерские и на заводы, где ведут активную работу агитаторы Временного правительства. Надо дать им бой! Надо опрокинуть их лозунги о продолжении войны.

Это очень хорошо, что Соколов в солдатской форме...

- Расскажи им, где ты был ранен и нужна ли тебе твоя рана, полученная ради прибылей фабрикантов и баев! - горячился Ходжаев. - Покажи им свою руку! Спроси, хотят ли они проливать кровь, как пролил ее ты, для того чтобы хозяин их мастерских или завода построил себе новый особняк или купил ночной горшок из золота?

- Спрошу, не боись, - соглашался Степан, - и руку покажу изуродованную... Для такого дела и бинты сорвать не жалко - пускай кровушку понюхают, которая глупым немецким железом была выпущенная...

- А ты, Хамза, - сказал Ходжаев, - обращайся к узбекам, таджикам, казахам, киргизам. Их много сейчас на заводах Ташкента. Спроси у них, хотят ли они опять идти в мардикеры, оставляя дома голодными без своего заработка жен и детей?..

Напомни им о расстрелянных и повешенных мардикерах в шестнадцатом году.

- Мы вместе пойдем, - сказал Степан, - он о мардикерах скажет, я о войне. Так оно крепче будет, злее.

- Нет, вместе не надо, у нас людей мало...

- Слышь, Низамеддин, ты уж позволь нам вдвоем. Не виделись мы с ним давно, а мы все же родственники...

- Ладно, идите вдвоем... И об этом тоже расскажите! Как слилась ваша кровь воедино... и про тех, кто не хочет, чтобы так было, кто против братства узбеков и русских... Вдвоем у вас сильно получится... И еще одно. Ты должен стихи написать, Хамза, о происходящих событиях. Чтобы душу переворачивали!.. Ты же можешь!.. Чтобы захотелось пойти и сделать так, как в стихах будет написано!