Сергей Юрьенен - Дочь генерального секретаря

- Где же вторые? Первые в Сен-Жермен-ан-Ле. Вторые в Нантерре...

- В Нантерре, - возразил я, - первые.

- А в Сен-Жермен-ан-Ле? Или не рвал?

- Порвал. Но мои собственные.

- Разве?

- Спроси у них.

- Ладно, - сказал Пепе. - Снимай. Отвезу жене, починит.

Меня это удивило.

- Как это "снимай"? А работать в чем я буду?

Бригада смотрела на хозяина. Далее Мигель перестал жевать. Хозяин взял со стола его "Мальборо", щелкнул зажигалкой и выдул дым в сторону.

- Работать, Алехандро, больше ты не будешь.

- То есть?

- У меня, во всяком случае.

Мне показалось, что я его не понял. Но у бригады вид был потрясенный, и я поставил бутылку на стол. Мигель назвал хозяина его полным именем.

- Ты что, Франсиско? Работает он хорошо. И парень неплохой.

- Неплохой, говоришь? - Не глядя на меня, хозяин слез со стола, где сидел одной ягодицей, сходил к машине, открыл переднюю дверцу и вернулся с воскресной газетой. Припечатал он ее так, что гул по гаражу пошел:

- Или я обознался?

С портрета на первой странице бригада перевела глаза на меня. Я ухмыльнулся - чисто нервное.

- Так кто это, Алехандро?

- Ну, я. И что с того?

В гараже зацокала задержавшаяся на обед секретарша, рядом с которой шел начальник. Они сели в его "Ланчию", завелись и уехали, оставив выхлопной аромат. Параллельно шла нормальная жизнь - адюльтеры, рестораны, эмоции, минеты...

- А то! - сказал хозяин. - Когда здесь наконец начнется, я первый ворвусь в эту газету. И вот так! - вскинул он воображаемого "Калашникова". - Всех сволочей до одного. И тогда советую тебе мне на глаза не попадаться. Я помогал тебе, как советскому человеку. А ты... Теперь ты по другую сторону баррикад.

Сам он дезертиром был из армии генералиссимуса: сделал ноги за Пиренеи. В Париже подставил спину под случайный рояль и заработал первые франки. Сейчас у Пеле есть все, чего не будет в этой жизни ни у меня, ни у трехсот миллионов жертв коммунизма - кипучая энергия, цветущее здоровье, красивая жена, дети-билингвисты, две машины, миллионы в банках, недвижимость, как здесь, в стране убежища, так и в Испании, которая давно на Пепе не в обиде, а главное вот это наживное дело, приносящее прибавочную стоимость. И эта живая, симпатичная частичка капитализма смотрит на меня, чернорабочего, с горячей ненавистью.

- Какие баррикады... Ты же не коммунист?

- В партию не записан, но... целиком и полностью! - Он постучал себя по груди. - Товарищ Висенте попросил тебя трудоустроить, и я пошел на риск. А ты подвел товарища Висенте. Опозорил его перед Кремлем.

- Не лезь, - сказал я, - в семейные дела.

- Очернил свою страну, как Солженицын. Писатель он. Экривен. Таких экривенов я бы к стенке и та-та-та!

- Ставь! "Калашников" уже выдали?

Хозяин захлебнулся. Вынул из заднего кармана конверт и бросил на стол. Повернулся и пошел к машине. Еще у него есть и выходная, как у де Голля, хвастался он, черный "ситроен ДС" с гидравликой, на котором раз он отвозил меня в Бельвиль после воскресного обеда, когда он сам мешал мне "Куба либре" и говорил, что лично он университетов не кончал и "Капитал" не конспектировал, а вот...

Я крикнул:

- Спятил да? Я же обо всем тебе рассказывал. И ты смеялся. Пепе, постой! Все, что в этой газете, правда!

Он чуть не въехал в стену задом. Тормознул и высунулся.

- Правда в другой газете! В "Правде"! Знаешь такую? Правда в том, что правые свиньи в жопу тебя вые...!

Я разорвал конверт и запустил ему под колеса.

- Конформист! Капиталист! - Захлебнувшись, я перешел на русский. - И рыбку съесть и на х... сесть?

Он выскочил с монтировкой.

Я схватил бутылку. Ее уже открыли, и, замахнувшись, я облился. Из горлышка кока-кола хлестала мне в рукав, на грудь и на пол, где, пузырясь, растекалась лужа.

Он опустил первый:

- А ну снимай мою одежду.

Я выложил на стол сигареты, они промокли вместе с обратным билетом на метро, заложенным под целлофановую облатку, вот сволочь, сорвал спецовку и бросил на пол. А следом е... спецштаны. Уже мне не хозяин, он все это подобрал, швырнул в пикап на банки с краской и вылетел из гаража, ободравшись крышей о забрало, которое еще не успело как следует подняться.

Мигель с Али изучали мое интервью в газете.

Мустафа закурил, сел на корточки и собрал обрывки стофранковых бумажек. За пол рабочего дня мне причиталось 50, но Мустафа сложил шесть сотенных - заплачено за всю неделю.

- Не возьму! - я крикнул. - Тоже мне филантроп.

В одних трусах я сидел на железе. Сжимая с одной стороны трицепс, а с другой косую спины. Одно утешение, что накачался в этой роли.

- Склеить, и все, - сказал Мустафа.

- Где мы работали, есть "скоч", - сказал Васко.

- Вот и сходил бы.

- Это мы сейчас...

- Не ходи! - крикнул я вслед португальцу. - Не нужны мне е... деньги. Я их не заработал.

- Но ходас,* Алехандро, - сказал Мигель. - Сюрплюс. Прибавочная стоимость. Ты Маркса проходил?

- Тогда пропьем, - сказал я. - Месье, я приглашаю!..

* Не м... (исп.)

"Кус-кус" на всех и розовое марокканское. В арабском ресторанчике было грязновато и очень вкусно.

- Сволочь он, Пепе, - говорили они мне.

Я возражал:

- А мне он чем-то нравится.

- Он в общем неплохой мужик, - поддакивали мне. - Но сволочь.

- При этом дети у него хорошие.

- Ну, дети! Они уже французы.

- Что с того? Французы разные бывают.

- Зато во Франции свобода.

- Что ты ему-то объясняешь?

- А что там ее нет, про это каждый знает. Он просто сволочь...

- Не только там, - сказал Али. - Да, Мустафа?

- Но мы с тобой помалкиваем в тряпочку, - добавил Мустафа. - Сидим во Франции и радуемся. Что?

- А ты попробуй! Достанут и во Франции. Руки у них какие, знаешь?

- Нам хорошо, мы люди маленькие. А он писатель... Молчать не может.

- Профессия такая...

- Профессия неплохая.

- Это смотря где, - оспорил я.

- Во Франции они живут, как боги. Говорю вам.

- Ты-то откуда знаешь?

- Кончита говорила.

- Кончита...

- Она без книжки заснуть не может. Говорит, живут, как в масле сыр. Сименон там, Сан-Антонио. Или этот, который серию про САС.

- Видишь? Ты, Алехандро, еще на "мерседесе" в гости к нам приедешь.

- Конечно, по-французски надо писать.

- Научится. Делов-то! Главное, чтоб сочинять умел, а там...

- "Мерседес" не "мерседес", но сотню в день себе он заработает. При том работа чистая. Не так, как мы: в грязи да в краске. Перышком по бумаге...

- Еще бутылочку, ребята!

- Наверное, будет...

- Домой же ехать...

- Хорош.

- Тогда по кофе? Эй, сильвупле!..

А было это в Кербевуа за Сеной, где родился Селин и где еще сохранился ломтик домов той эпохи, облупленных, с трещинами, с глухими стенами в просвечивающих сквозь известку рекламах вечных ценностей, вроде перно или "дюбонне", - с мусором вдоль тротуара, с мощенной мостовой, где даже в начале зимы из булыжников выбивалась трава. Обязательно вернусь, думал я. Надеюсь, этот ломтик до весны не доедят бульдозеры...