Салам Кадыр-заде - Зимняя ночь

У Рахмана была давняя мечта дать сыну имя Азиз в честь покойного отца. Но жена вынашивала иные планы. Она заявила, что умрет, но назовет младенца Мамедом.

- Что ж, по-твоему, выходит, мой отец был хуже твоего? Мир-Мамед* прямой потомок пророка. Так почему же я не могу дать ребенку имя деда? Подумаешь, Азиз! Для тебя он может и Азиз**, а мне что? Пусть хоть небо упадет на землю - все равно назову Мамедом! Понятно?

______________ * Приставка "Мир" у собственного имени согласно религиозному поверью указывает якобы на дальнее родство с пророком Мухаммедом. ** Азиз - буквально, дорогой.

Рахман тоже заупрямился, не желая упускать возможность воплотить в действительность давнюю страстную мечту. Некоторое время отец называл ребенка Азизом, а мать - Мамедом.

Наконец, после долгих препирательств Рахман предложил компромиссный выход:

- Вот что, жена, раз такой спор, давай сделаем, чтоб и волки были сыты и овцы целы. Назовем мальчика Азиз-Мамедом. И твой отец будет помянут и мой.

- Что, что? - Дилефруз вскочила со стула, славно ужаленная; лицо ее перекосилось, глаза налились кровью. - Ах ты, бессовестный! Ставишь своего отца над моим? Суешь его имя на первое место?! Азиз-Мамед?! Хоть бы сказал Мамед-Азиз... Еще куда ни шло. Мальчика звать Мамед - и точка! На что мне имя какого-то сапожника Азиза?

- Клянусь Аллахом, жена, мой отец никогда не был сапожником.

- Ты сам говорил. А тот кто отрицает свое происхождение - подлец.

- Это я в автобиографии так написал. Неужели веришь? Да и при чем здесь происхождение? Ты уже не первый раз попрекаешь меня моим отцом. У покойного была чудесная профессия. Он жил, как султан. Торговал мануфактурой! А ты говоришь: сапожник! Дилефруз-ханум, клянусь сыном Аз... - Рахман осекся, увидев, как свирепо сверкнули глаза жены: - Клянусь жизнью моего дорогого сына, ты в политике, только не сердись на меня, ничего не смыслишь, абсолютно. Думаешь, в автобиографии следует рассказывать все, как было на самом деле? Что ты? Если так, то я должен писать, что, мой отец, торговец, был арестован и умер в тюрьме. По-твоему, надо писать правду? Вот видишь, ты плохо разбираешься в политике. А что сделал я? Я написал: "Мой отец Азиз один из первых основателей колхозного строя. Негодяи кулаки решили отомстить передовому человеку, убили его ночью, а труп бросили в колодец". Вот так. И никто в этом не сомневается. Понятно? Извини, жена, но ты немного наивна. Персы говорят: "Хар сохан джаи, хар ногтэ магами дарэд". Это значит: каждому слову свое место, точке - свое. А поэтому, жена, слушайся меня иногда.

Дилефруз взорвалась, как бомба.

- Во-первых, запомни: меня зовут не "жена", а Дилефруз-ханум. Впредь потрудись обращаться ко мне именно так. Во-вторых, как бы я ни была слаба в политике, все равно разбираюсь в ней лучше, чем ты. Что же касается твоего папаши-купца... Зубы мне не заговаривай. Купец еще хуже сапожника! Если даже разрушится не только этот дом, но и весь мир-все равно ребенка назову Мамедом.

Первое крупное сражение между супругами закончилось полным поражением Рахмана.

В порыве материнской нежности Дилефруз называла сына то Мамедом, то Маммишем, то Мамулей.

Рахман, скрепя сердце, все терпел. Но когда жена стала называть сына Мишуткой, он не выдержал:

- Послушай, милая, люди нас на смех поднимут. Зови ребенка его настоящим именем. Что значит Мишутка? Ведь так кличут соседского пса.

- Тебе-то что? Ребенок - мой. Сама знаю. Как хочу, так и зову, Дилефруз сердито топнула ногой.

Рахман, видя, что жену не переспорить, злился и ворчал.

- Что ж ладно, ничего... Пусть это будет благодарностью за все, что я тебе сделал! Только раз уж ты дала сыну имя своего покойного отца, потомка пророка, советую и называть ребенка подобающим образом, Мир-Мишуткой. Душа Мир-Мамеда возрадуется.

Бежали дни, недели... Месяцы складывались в годы. Мамед подрос, начал болтать, бегать по комнатам. Все звонче и звонче звучал его голос в доме с красной черепичной крышей. И все чаще и чаще вспыхивали семейные скандалы.

Отношения между Адилем и мачехой обострялись. Рахман день и ночь ломал голову: "Что делать?" Он пытался оградить сына единственную память о Наргиз - от неприятностей, вернуть ему беззаботную, счастливую жизнь, но Рахман только вздыхал: "Верно говорят, вверх не плюнешь - усы мешают, а вниз - борода. С тех пор как эта проклятая Дилефруз пришла в дом, мальчику житья не стало".

В первое время Адиль старался не обращать внимания на колкости мачехи, брань. Он почти все время молчал, не понимая причин домашних ссор. Порой даже, не желая обижать отца, ему приходилось просить у мачехи прощение, хотя он не чувствовал за собой вины. Рахман переживал за сына, но помочь ничем не мог, так как побаивался Дилефруз. Он только тяжело вздыхал, да ворочался по ночам в постели с боку на бок.

Адиль кончал десятилетку. Это был уже совсем взрослый парень. Близились выпускные экзамены. Заниматься приходилось день и ночь. Чтобы не слышать голоса Дилефруз, он плотно закрывал двери своей комнаты и не показывался на глаза домашним часами. Однако Дилефруз часто наведывалась к нему, приводила "поиграться" Мамеда. Казалось, она нарочно мешает Адилю. Иногда, не видя иного выхода, юноша брал под мышку книги, тетради и шел заниматься к учителю Салеху или в читальню, а то и просто куда-нибудь в парк.

Рахман был бессилен помочь сыну.

Адиль сам нашел решение: через несколько месяцев он уйдет из этого дома! В светлых просторных комнатах университетского общежития он не будет слышать крики Дилефруз, ее оскорбительные попреки. Там у него появятся товарищи-студенты, с которыми можно побеседовать, там будут звучать их смех, песни. Он никогда не переступит порог своего дома. Если же ему захочется увидеть отца, он придет к нему на вокзал.

Адиль привял это решение еще в прошлом году, когда учился в девятом классе. Часто, возвращаясь из школы, он специально проходил мимо общежития университета. Как он завидовал этим веселым, жизнерадостным парням!

КАРНАВАЛЬНАЯ НОЧЬ

Была среда. Вечерело. Легкие облачка на горизонте горели ярко-красным багрянцем, подожженные лучами заходящего солнца. Небо над Баку, ясное, безмятежное, походило на бескрайную гладь океана, уснувшего после только что пронесшейся бури. Было жарко. Порой с Каспия налетал свежий ветерок, принося с собой приятный запах моря.

Адиль прогуливался по тенистым аллеям набережной. Навстречу, весело смеясь и оживленно болтая, шли группы юношей и девушек. Адиль постоял у каменного барьера, наблюдая за усилиями четверки молодых гребцов, потом прошел к танцплощадке, где играл духовой оркестр. Он с наслаждением вдыхал в себя свежий морской воздух. На душе становилось легко и спокойно.