Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)

А ведь ещё только за три дня до кончины Некрасова Достоевский в рабочей тетради набрасывает-намечает грандиозную жизненную программу: "Memento. -- На всю жизнь. 1. Написать русского Кандида. 2. Написать книгу об Иисусе Христе. 3. Написать свои воспоминания. 4. Написать поэму ?Сороковины?. NB. Всё это, кроме последнего романа и предполагаемого ?Дневника?, т. е. minimum на 10 лет деятельности, а мне теперь 56 лет". (17, 14)

Достоевский, скорее всего, и сам не заметил, как символично, двусмысленно и зловеще звучит латинское "помни", предваряющее эту программную и в чём-то самонадеянную запись -- ведь это часть известной латинской фразы-поговорки: "Memento mori!"...

Помни о смерти!

Глава IX

На разрыв аорты, или Открытый финал

1

Фёдор Михайлович вообще удивительно как любил пророчествовать о сроках своей земной жизни ещё с самых ранних лет.

Как уже упоминалось, он, что называется, на заре туманной юности каждый вечер, ложась спать, на полном серьёзе предполагал на утро не проснуться. Едва-едва только сравнялось ему 36 лет, в ноябре 1857 года, он пишет свояченице (сестре первой жены) о своём предчувствии, что-де "должен скоро умереть" и добавляет, что его уверенность "в близкой смерти совершенно хладнокровная". В апреле 1865-го (43 года) Достоевский мрачно кокетничает в письме к несостоявшейся свояченице (сестре Аполлинарии Сусловой): "А я -- я кончаю жизнь, я это чувствую..." В начале ноября 1867-го (только-только сравнялось 46), писатель уверяет в письме товарища юности С. Д. Яновского и, видимо, самого себя: "Моя звезда гаснет..." Через два года -- в письме к племяннице С.А. Ивановой: "Может, и умру скоро..."

Впрочем, видя, вероятно, что пессимистические прорицания его никоим образом (к счастью!) пока не сбываются, Достоевский порой начинал пророчествовать осторожнее, неуверенно, определяя свои ближайшие шансы на жизнь и смерть фифти-фифти: "Мне скоро пятьдесят лет, а я всё ещё никак не могу распознать: оканчиваю ли я мою жизнь или только лишь её начинаю..."(27, 119) Это он написал в альбом своей знакомой О. А. Козловой 31 января 1873 года. Примечательно то, что Фёдор Михайлович в тот момент, получается, не только не знал начинает он жизнь или уже заканчивает, но и точный свой возраст: ведь ему было совсем не "скоро пятьдесят", а уже "за" -- ровнёхонько 51 год и 3 месяца. Для человека, постоянно думающего-размышляющего о сроках своего пребывания на земле -- странная небрежность.

Или -- минутная слабость возрастного самообмана, столь свойственного всем женщинам и отдельным рефлектирующим мужчинам? Через несколько лет в письме к брату Андрею (6 сентября 1876 г.) он, по существу повторив в другом варианте то же самое, наоборот, хотя и немного, но добавит себе лет, округлит в сторону увеличения: "Я знаю, что моя жизнь уже недолговечна, а между тем не только не хочу умирать, но ощущаю себя, напротив, так, как будто бы лишь начинаю жить. Не устал я нисколько, а между тем уже 55 лет, ух!.."(292, 124) До 55-летия надо было дожить ещё почти два месяца, и опять -- сколько же подспудного кокетства в этом залихватско-шутливом "ух!"...

Достоевский справедливо считается писателем-пророком. Многие его предвидения-прорицания о разгуле "бесовства" в России (да и в мире!), о пресловутом "еврейском вопросе", о влиянии русской литературы на мировую и другие столь же глобальные сбылись-осуществились буквально, вплоть до мелочей. С определением сроков финала своего земного существования он ошибался и ошибался. И вдруг в определённый период -- словно прозрение и в этом наступило. Будто кто во сне ему шепнул дату -- а он, как мы знаем, верил снам. Он начинает точно угадывать время своего прибытия на конечную станцию:

"Я здесь сижу и беспрерывно думаю о том, что уже, разумеется, я скоро умру, ну через год или через два..." (К. П. Победоносцеву, 9 /21/ августа 1879 г.) -- осталось чуть более 1,5 лет;

"...дни мои сочтены..." (П. Е. Гусевой, 15 октября 1880 г.), "...дни мои сам знаю, что сочтены..." (В. М. Каченовскому, 16 октября 1880 г.) -осталось 3,5 месяца;

"...вряд ли проживу долго..." (А. М. Достоевскому, 28 ноября 1880 г.) -- впереди ровно 2 месяца;

"...могу ли надеяться ещё раз на внимание Ваше и содействие к моей теперешней последней (подчёркнуто Достоевским! -- Н. Н.), может быть, просьбе?.." (Н. А. Любимову, 26 января 1881 г.) -- осталось двое суток...

Но даже в этот -- провидческий насчёт своих сроков -- период жизни писатель как бы намеренно, через силу и вопреки фатальным предчувствиям пытается в воображении продлить свой век, отодвинуть оптимистическими замыслами финал. Менее чем за три месяца до кончины он в письме к тому же Любимову пишет-утверждает: "Мне же с Вами позвольте не прощаться (то есть, как бы обещает и новое произведение отдать в "Русский вестник". -- Н. Н.). Ведь я намерен ещё 20 лет жить и писать". Впрочем, и здесь в следующей буквально фразе пророчески проскакивает у Достоевского многознаменательное словцо вроде пресловутого латинского "Memento mori!": "Не поминайте же лихом..." Поминают-то, в основном, -- покойников...

Однако ж, всего за месяц с небольшим до смерти, 24 декабря 1880 года, в очередную, видать, светлую минуту Фёдор Михайлович в письме к товарищу юности поэту А. Н. Плещееву, обещая когда-никогда отдать давнишний денежный долг до конца, уверяет: "...отдам как-нибудь в ближайшем будущем, когда разбогатею. А теперь ещё пока только леплюсь. Всё только ещё начинается..." (301, 227)

Анна Григорьевна, когда муж написал своё письмо к Любимову с последней просьбой (доплатить гонорар) и прочитал ей, со смехом сказала-предрекла ему, дескать, совсем это не последняя просьба, потому что он ещё будет писать вторую часть "Карамазовых" и опять станет просить у Любимова денег вперёд. Фёдору Михайловичу успокоительная шутка жены пришлась по вкусу.

Он страстно хотел ещё жить и работать.

2

А между тем, ещё с юности убивал и убивал себя.

Да, Достоевский, как и многие из нас, жизнь свою сокращал с невероятной мазохистской страстью. Но мы-то -- Бог с нами! -- простые смертные, ветошки. А вот для чего гении так не берегут себя, не стремятся на деле жить подольше, дабы полнее и до конца реализовать свой гений? Е. А. Баратынский, поэт в русской плеяде не из последних, замечательно сформулировал однажды, мол, дарование есть поручение свыше и его дoлжно исполнить, несмотря ни на какие препятствия. Однако ж, сам, к слову, после гибели Пушкина как бы потерял опору, начал пить необузданно и сократил-таки свои дни, сгорел всего в 44 года.

Вообще же, именно необузданное пьянство и становится для многих талантов-гениев медленным, но самым верным способом самоубийства. Впрочем, и для не гениев тоже, но последние, ещё раз повторим, нас в данном случае не интересуют. Даже о М. А. Достоевском, М. М. Достоевском и Н. М. Достоевском упомянем только вскользь, потому что они -- отец и родные братья Фёдора Михайловича Достоевского. А вспомнить их в данном контексте пришлось потому, что все трое были неравнодушны к спиртному --Михаил Андреевич и Николай страдали алкоголизмом, Михаил попивал крепко. Старший брат, как и Баратынский, умер в 44, "папенька" и младший брат прожили чуть больше пятидесяти... (Надо ли уточнять, что, независимо от конкретной причины смерти пьющего человека, главной основной и фундаментальной всегда была и остаётся она -- aqua vitae238?) Вспомним здесь и безусловно талантливого Аполлона Григорьева, одного из ближайших соратников и единомышленников Достоевского "почвеннического" периода, который сгорел в костре безудержного пьянства, едва-едва отметив 42-й день своего рождения... Великое благо и счастье Достоевского, что он прожил отпущенные ему годы в отрицании спиртного!