Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
- Название:Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) краткое содержание
Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Справедливости ради надо сказать, что, практически, все самые великие вершители-творцы "золотого века" русской литературы сумели так или иначе не поддаться Бахусу -- может поэтому тот век и стал золотым? Пушкин с Лермонтовым спиться не успели, Лев Толстой, в армейской молодости увлёкся одно время разгулами-загулами, но сумел вовремя преодолеть себя, остановиться, Тургенев и Гончаров были просто равнодушны к спиртному, а Гоголь, Достоевский и в какой-то мере Чехов не употребляли, не могли употреблять вино в большом количестве из-за своих тяжких хронических заболеваний...
Анна Григорьевна, описав в "Воспоминаниях" страшный припадок эпилепсии, случившийся с мужем во время их свадебных визитов в доме её сестры, комментирует: "Впоследствии двойные припадки бывали, но сравнительно редко, а на этот раз доктора объяснили чрезмерным возбуждением, которое было вызвано шампанским (...). Вино чрезвычайно вредно действовало на Фёдора Михайловича, и он никогда его не пил..."239 Конечно, насчёт "никогда" жена писателя чересчур категорична: она сама упоминает далее, как в бытность их проживания в Дрездене он любил порой выпить за обедом в ресторане бокал местного белого ренвейна, но факт остаётся фактом -- судьба братьев и отца Достоевскому не грозила. Писатель сам спиртное терпеть не мог и затратил немало сил и таланта, дабы по мере возможности бороться с пьянством, спаиванием русского народа. В его художественных произведениях и особенно в "Дневнике писателя" этому отведено немало страниц. Знаменательно в этом плане, что в самом последнем -- предсмертном -- выпуске "ДП" появляются страстные строки: "Явилось затем бесшабашное пьянство, пьяное море как бы разлилось по России, и хоть свирепствует оно и теперь, но все-таки жажды нового, правды, новой, правды уже полной народ не утратил, упиваясь даже и вином..."(27, 16)
Впрочем, эта тема требует, как уже упоминалось, особого разговора. Теперь же ещё раз повторим-подчеркнём: автор "Преступления и наказания" жизнь себе добровольно сокращал, но не зеленым вином. Правда, тут же надо подчеркнуть, что падучая, как бы вытеснившая в Достоевском наследственное влечение к алкоголю, в свою очередь, отняла, разумеется, львиную долю его земного срока и к тому же "наградила" его хроническими страданиями после припадков, которые так были похожи, по злой иронии судьбы, на похмельные страдания закоренелых пьяниц и даже намного превосходили их, эти страдания, по длительности и концентрации. Любой алкаш после самого сильного запоя максимум через сутки вполне приходит в себя. Каждый крепко пьющий знает: 24 часа -- лучшее чудодейственное лекарство от похмельных мук. А здесь?
"Припадок во сне (...). Говорят, что слабый (выделим-подчеркнём! -Н. Н.); это и мне тоже кажется, хотя теперь следствия припадков (то есть тяжесть и даже боль головы, расстройство нервов, нервный смех и мистическая грусть) продолжаются гораздо дольше, чем прежде было: дней по пяти, по шести и даже по неделе нельзя сказать, что уже всё прошло и свежа голова..." Это -- "слабый" припадок, а ведь сплошь и рядом случались сильные. Вот, к примеру, из той же записной тетради заграничного периода жизни:
"В три часа пополуночи припадок чрезвычайной силы, в сенях, наяву. Я упал и разбил себе лоб. (...) вдруг со мной опять сделался припадок (...) -- четверть часа спустя после первого припадка. Когда очнулся, ужасно болела голова, долго не мог правильно говорить; Аня ночевала со мной. (Мистический страх в сильнейшей степени.) Вот уже четверо суток припадку, а голова моя ещё очень не свежа; нервы расстроены видимо; прилив крови был, кажется, очень сильный. О работе и думать нечего; по ночам сильная ипохондрия. Засыпаю поздно, часов в 6 поутру; ложусь спать в четвёртом пополуночи, раньше нельзя..." (27, 101)
Наивный или плохо знающий образ жизни Достоевского человек фразу-заявление его о том, что, мол, "о работе и думать нечего", -- может воспринять адекватно, в прямом смысле, всерьёз. Не стоит. "И думать нечего" -- это не значит, что он не думает. Достоевский не мог не думать о работе. Почему это ему необходимо ложиться аж в четвёртом часу пополуночи и раньше никак нельзя?.. В другой записи это прояснится отчётливо. На четвёртый, опять же, день после очередного припадка, случившемся 13 июля 1870 года, писатель 17-го пишет-фиксирует в записной тетради-дневнике: "Тело не было очень разбито, но голова даже до сих пор не свежа, особенно к вечеру. Тоска. Вообще замечу, что даже средней силы припадки теперь (то есть, чем далее в лета) чувствительней действуют на голову, на мозг, чем прежде самые сильные. Не свежеет голова по неделе. (...) Бьюсь с первой частью романа ("Бесы" -- Н. Н.) и отчаиваюсь. (...) Почти и не поправились присланными деньгами. Вся надежда на роман..." (27, 102)
Вот они во всей своей ужасной простоте -- самоубийственные условия творчества, "под которыми" Достоевский всю жизнь работал. Он в буквальном смысле слова работал на износ, на разрыв аорты. Помните -- "Тургенев умер бы от одной мысли"? Тургенев Тургеневым, но ведь и сам Фёдор Михайлович, в конце концов, умер-погиб намного раньше в том числе и потому, что писал-работал по ночам, писал-работал больным, писал-работал, когда поджимали сроки (а они всегда поджимали!), до изнеможения. В разговоре с Е. П. Летковой-Султановой автор "Преступления и наказания" высказался однажды в конце своей жизни вполне определённо: "Никогда не работайте из-под палки... Из-под аванса. Верьте мне... Я всю жизнь страдал от этого, всю жизнь писал торопясь... И сколько муки претерпел... Главное, не начинайте печатать вещь, не дописав её до конца... Это хуже всего. Это не только самоубийство (! - Н. Н.), но и убийство... Я пережил эти страдания много, много раз..."240 Впрочем, по-другому Достоевский, вероятно, жить и работать просто бы не смог -- его бы, ДОСТОЕВСКОГО, тогда и не было бы вовсе. Вспомним его полные горькой иронии строки из письма к Л. В. Головиной из Эмса: "И в самом деле, тем больше будем дорожить тем кончиком жизни, который остался, и право, имея в виду скорый исход, действительно можно улучшить не только жизнь, но даже себя, - ведь так? И все-таки я упорствую и не верю докторам, и хоть они и сказали все, хором, что я неизлечим, но прибавили в утешение, что могу ещё довольно долго прожить, но с тем, однако ж, непременным условием, чтоб непрерывно держать диету, избегать всяческих излишеств, всего более заботиться о спокойствии нервов, отнюдь не раздражаться, отнюдь не напрягаться умственно, как можно меньше писать (то есть сочинять) и - Боже упаси - простужаться; тогда, о тогда при соблюдении всех этих условий ?вы можете ещё довольно долго прожить?. Это меня, разумеется, совершенно обнадежило..." (292, 111)
Ну и совершенно прямо придётся сказать: именно и в первую очередь творчество, несмотря на все его тяготы и убийственные для здоровья последствия, поддерживало в Достоевском тягу к жизни, отвращало его от суицидальных настроений-мечтаний, заставляло его жить. Для понимания этого чрезвычайно важно для нас вчитаться в строки исповедального признания писателя, сделанного им в письме к М. А. Поливановой буквально за пять с половиной месяцев до смерти. Эта женщина, с которой он познакомился незадолго до того на Пушкинском празднике, в своём письме настоятельно просила писателя посоветовать, как разрешить ей свой семейно-жизненный конфликт, от которого, читается между строк, впору думать о самоубийстве. И вот что пишет в ответ Достоевский:
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: