Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
- Название:Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) краткое содержание
Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве) - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Итак, до Семипалатинска допорхнули тревожные вести о предполагаемом новом замужестве вдовы Исаевой. Достоевский пишет в это время (23 марта 1856 г.) Врангелю пространное письмо - более десяти страниц убористого текста, переполненного жалобами, страхами, отчаянием и бессильными проклятиями на горькую судьбину. Причём, надо подчеркнуть, речь ещё идёт не о реальном сопернике Вергунове, который объявится-появится позже, а только о намёках самой Марии Дмитриевны и слухах-сплетнях из Кузнецка. Вот лишь несколько фрагментов из этого письма-гимна несчастной ускользающей любви:
"Уведомляю Вас, что дела мои в положении чрезвычайном. La dame (la mienne)? грустит, отчаивается, больна поминутно, теряет веру в надежды мои, в устройство судьбы нашей и, что всего хуже, окружена в своём городишке (она ещё не переехала в Барнаул) людьми, которые смастерят что-нибудь очень недоброе: там есть женихи. Услужливые кумушки разрываются на части, чтоб склонить её выйти замуж, дать слово кому-то, имени которого ещё я не знаю. (...) Я предугадывал, что она что-то скрывает от меня. (...) И что ж? Вдруг слышу здесь, что она дала слово другому, в Кузнецке, выйти замуж. Я был поражён как громом. В отчаянии я не знал, что делать, начал писать к ней, но в воскресенье получил и от неё письмо, письмо приветливое, милое, как всегда, но скрытное ещё более, чем всегда. Меньше прежнего задушевных слов, как будто остерегаются их писать. Нет и помину о будущих надеждах наших, как будто мысль об этом уж совершенно отлагается в сторону. Какое-то полное неверие в возможность перемены в судьбе моей в скором времени и наконец громовое известие: она решилась прервать скрытность и робко спрашивает меня: ?Что если б нашелся человек, пожилой, с добрыми качествами, служащий, обеспеченный, и если б этот человек делал ей предложение - что ей ответить?? Она спрашивает моего совета. (...) Просит обсудить дело хладнокровно, как следует другу, и ответить немедленно (...) прибавляет, что она любит меня, что это одно ещё предположение и расчёт. Я был поражен как громом, я зашатался, упал в обморок и проплакал всю ночь. Теперь я лежу у себя (нрзб.). Неподвижная идея в моей голове! Едва понимаю, как живу и что мне говорят. О, не дай Господи никому этого страшного, грозного чувства. Велика радость любви, но страдания так ужасны, что лучше бы никогда не любить. Клянусь Вам, что я пришел в отчаяние. Я понял возможность чего-то необыкновенного, на что бы в другой раз никогда не решился...(выделено нами. - Н. Н.) Я написал ей письмо в тот же вечер, ужасное, отчаянное. Бедненькая! ангел мой! Она и так больна, а я растерзал её! Я, может быть, убил её этим письмом. Я сказал, (и опять выделим-подчёркнём! - Н. Н.) что я умру, если лишусь её. Тут были и угрозы и ласки и униженные просьбы, не знаю что. (...) Но рассудите: что же делать было ей, бедной, заброшенной, болезненно мнительной и, наконец, потерявшей всю веру в устройство судьбы моей! Ведь не за солдата же выйти ей..."
Здесь возникает резонный вопрос: это кому же Фёдор Михайлович объясняет-оправдывает поведение Марии Дмитриевны - Врангелю или себе? Далее он начинает упорно твердить, опять же пытаясь, скорее всего, уверить самого себя, что она только его одного и любит, что решение её о замужестве в Кузнецке находится ещё только в проекте и что всё ещё, вероятно, можно переменить... Но успокоить-утешить себя никак не получается, и Достоевский вновь выплёскивает на бумагу всё своё запредельное горе-отчаяние:
"(...) Теперь что мне делать! Никогда в жизни я не выносил такого отчаяния... Сердце сосёт тоска смертельная, ночью сны, вскрикиванья, горловые спазмы душат меня, слёзы то запрутся упорно, то хлынут ручьём. Посудите же и моё положение. Я человек честный. Я знаю, что она меня любит. Но что если я противлюсь её счастью? (...) Отказаться мне от неё невозможно никак, ни в каком случае. Любовь в мои лета не блажь, она продолжается два года, слышите, два года, в 10 месяцев разлуки она не только не ослабела, но дошла до нелепости. Я погибну, если потеряю своего ангела: или с ума сойду, или в Иртыш! (снова выделим-подчеркнём чрезвычайно многознаменательные для нашего разговора признания! - Н. Н.)
(...) я готов жизнь мою за неё отдать и отказался бы от всех надежд моих в её пользу. (...) Поймите же, что это для неё смерть и гибель выйти там замуж! (...) Она в положении моей героини в "Бедных людях", которая выходит за Быкова (напророчил же я себе!)..."
Между жалобами и стенаниями письмо заполнено прожектами страдающего влюблённого солдата о кардинальном переустройстве своего статус-кво: как вырваться с помощью петербургских влиятельных знакомых из солдатчины, как начать печататься хотя бы инкогнито (а ни одного законченного произведения ещё и в помине нет!), как раздобыть денег, дабы "откупить" бедствующую Марию Дмитриевну от вынужденного брака... И все надежды опального писателя в связи с этими планами-прожектами связаны в первую очередь с ним, дорогим его другом и наперсником, Александром Егоровичем. (К слову, вот ещё одна странность: несмотря на крепкую, казалось бы, дружбу, полную доверительность и порой запредельную откровенность в отношениях, Достоевский с Врангелем обращались друг к другу только на "вы". И вообще, во всю свою жизнь Фёдор Михайлович общался на "ты", за исключением родных и близких, если судить по сохранившимся письмам, только с А. Н. Плещеевым, Ч. Ч. Валихановым, А. А. Григорьевым, да ещё, вероятно, с Д. В. Григоровичем. Можно вполне согласиться с И. Л. Волгиным, что у Достоевского всю его жизнь и особенно в последние годы практически не было "близких и сокровенных друзей"123.) Но продолжим, вернее - закончим, наконец, чтение письма-исповеди:
"(...) Голубчик мой! пишу Вам всё это для того, чтоб Вы действовали всем сердцем и всей душой в мою пользу. Как на брата надеюсь на Вас! Иначе я дойду до отчаяния! К чему мне жизнь тогда! Клянусь Вам, что я сделаю тогда что-нибудь решительное! (снова стоит подчеркнуть! - Н. Н.) (...) Спасите меня от отчаяния!
(...) Не оставляйте меня! Ведь такие обстоятельства как мои только раз в жизни бывают. (...) С сожалением кончаю письмо; теперь опять я один с моими слезами, сомнениями и отчаянием..." (281, 211-219)
Очевидно, Достоевскому в эти мрачные дни и бессонные ночи, в бесконечные часы раздумий, отчаяния до слёз и глубочайшей тоски (а обстановка-то: неують нищей тёмной комнаты, могильная тишина, тараканы!..) не раз и не два залетала в разламывающуюся от дум и боли голову мысль о самоубийстве. По крайней мере, настойчивые недвусмысленные восклицания в его письме явно об этом свидетельствуют: "Я умру!..", "Я погибну!..", "К чему мне жизнь тогда!..", "Или с ума сойду, или в Иртыш!.." можно только догадываться, что и как об этом он писал в письмах самой Марии Дмитриевне. И ещё: сам Фёдор Михайлович в этом послании Врангелю несколько раз подчёркивает, что он уже не мальчик, что ему уже 35 лет, поэтому любовь его не блажь, любит он не как юнец и у него "благоразумия хватит на 10-х". И опять же возникает убеждение, что это Достоевский не Врангелю разъясняет, а самому себе, пытаясь вновь и вновь как бы вспомнить о своём имидже не мальчика, но мужа. И не исключено (уж позволим себе реалистически пофантазировать!), что если бы Достоевскому судьба послала такую напряжённую любовную драму ещё до эшафота, до каторги, в дни его юности, когда он всего лишь из-за предполагаемой неудачи с первым своим произведением готов был броситься в Неву (письмо Михаилу от 4 мая 1845 г.), то дело могло бы кончиться крайне трагически для самого Достоевского, для русской и всей мировой литературы.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: