Николай Наседкин - Самоубийство Достоевского (Тема суицида в жизни и творчестве)

В одной из черновых записей к роману Достоевский наметил, что Раскольников в финале должен застрелиться. И здесь параллель со Свидригайловым проглядывает совершенно ясно: он, как и двойник его, отказавшись от позорно-женского способа самоубийства в грязной воде, должен был бы, скорее всего, также случайно, как и Свидригайлов, достать где-нибудь револьвер...

Очень и характерен психологический штрих, который автор подарил герою из собственных жизненных впечатлений - когда Раскольников окончательно отказывается от самоубийства, происходящее в его душе описано-передано так: "Это ощущение могло походить на ощущение приговорённого к смертной казни, которому вдруг и неожиданно объявляют прощение..." (-5, 178)

Казалось бы, Раскольников фактически остаётся жить-существовать на этом свете, но сам себя он считает мертвецом, погибшим человеком: "Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!.." А в каторге он даже будет страдать от мысли: "...зачем он тогда себя не убил? Зачем он стоял тогда над рекой и предпочёл явку с повинною? Неужели такая сила в этом желании жить и так трудно одолеть его? Одолел же Свидригайлов, боявшийся смерти?.." (-5, 398, 513)

Удивительна и вполне логически обоснована перекличка предсмертных мыслей Свидригайлова и каторжных размышлений Раскольникова друг о друге. Студент-убийца, как и помещик-самоубийца, не верит в вечную жизнь, не хочет веровать и в Христа. Но вспомним сцену-эпизод чтения евангельской притчи о воскресении Лазаря. Даже Соня удивилась, зачем Раскольников так настойчиво требует чтения вслух: "Зачем вам? Ведь вы не веруете?.."(-5, 308) Однако ж, Раскольников болезненно настойчив и затем "сидел и слушал неподвижно", по существу, историю о возможности своего собственного воскрешения из мёртвых (ведь - "Я себя убил, а не старушонку!").

В каторге он вместе с другими кандальными сотоварищами ходит в церковь во время великого поста, но когда вдруг вышла-случилась какая-то ссора - "все разом напали на него с остервенением.

- Ты безбожник! Ты в Бога не веруешь! (...) Убить тебя надо..." (-5, 515)

Один каторжник даже бросился на него в решительном исступлении, однако ж, Раскольников "ожидал его спокойно и молча: бровь его не шевельнулась, ни одна черта лица его не дрогнула..." В последнюю секунду конвойный встал между ними и смертоубийства (самоубийства?!) не произошло, не случилось.

Да, словцо в скобках выскочило не случайно. Раскольников как бы хотел-желал повторить самоубийственный подвиг ранних христиан, добровольно принимавших смерть за веру от рук варваров. В данном случае каторжник-душегуб, по инерции и формально соблюдающий церковные обряды и по привычке, с детства, носящий на шее крест, для Раскольникова, как бы новообращающегося христианина, - в какой-то мере, действительно, варвар. А что процесс обращения (возвращения?) ко Христу в душе Родиона неизбежен и уже начался - это очевидно. Под подушкой его на нарах лежит Евангелие, подаренное ему Соней, по которому она читала ему о воскресении Лазаря (и то самое, стоит добавить, что лежало в каторге под подушкой у самого Достоевского!), мысли о собственном воскресении, о желании жить и веровать - уже не оставляют его...

И здесь, в русле нашей темы, необходимо обратить внимание на следующее: Раскольников, сожалея на первых порах обитания в остроге, что не решился казнить себя по примеру Свидригайлова, не мог не думать и о том, что ведь не поздно и даже предпочтительнее сделать это в остроге. Тем более - каторжная жизнь, особенно в первый год, была-казалась для него (надо полагать - и для самого Достоевского!) совершенно невыносимой, полной "нестерпимой муки". Тут, конечно, и Соня со своим Евангелием роль сыграли, удержали его от самоубийства, да и гордость-гордыня ещё управляла его сознанием... Но не стоит сбрасывать со счетов и следующее обстоятельство, чрезвычайно поразившее Раскольникова (а в первую очередь - самого Достоевского в его начальные каторжные дни и месяцы):

"Он смотрел на каторжных товарищей своих и удивлялся: как тоже все они любили жизнь, как они дорожили ею! Именно ему показалось, что в остроге её ещё более любят и ценят, и более дорожат ею, чем на свободе. Каких страшных мук и истязаний не перенесли иные из них, например, бродяги! Неужели уж столько может для них значить один какой-нибудь луч солнца, дремучий лес, где-нибудь в неведомой глуши холодный ключ, отмеченный ещё с третьего года и о свидании с которым бродяга мечтает, как о свидании с любовницей, видит его во сне, зеленую травку кругом его, поющую птичку в кусте?.."

Раскольников, заражаясь этой непреодолимой жаждой жизни, знает, (-5, 514)что "новая жизнь не даром же ему достаётся", что придётся "заплатить за неё великим будущим подвигом..." Мы никогда не узнаем, какой великий подвиг совершил в будущем удержавшийся от самоубийства и воскресший к новой жизни Раскольников, ибо "нового рассказа" о его дальнейшей судьбе, как было намёком обещано автором в финальных строках романа, так и не последовало.

Но мы знаем прекрасно, какой величайший подвиг совершил после каторги сам Фёдор Михайлович Достоевский...

5

Впрочем, обойдёмся без патетики.

Весомый вклад русского писателя-гения в копилку мирового разума неоспорим. Вернёмся лучше ещё на минуту в мир-атмосферу "Преступления и наказания", дабы подвести некоторые предварительные итоги.

Кроме главного состоявшегося самоубийцы Свидригайлова и главного потенциального самоубийцы Раскольникова в этом романе ещё есть-имеются персонажи с суицидальным комплексом в душе, осуществившие своё трагическое намерение или мечтающие о нём. К примеру, о воспылавшем любовью к сестре Раскольникова Разумихине автором сказано, что он, если б Дуня велела ему "броситься с лестницы вниз головой, то он тотчас бы это исполнил не рассуждая и не сомневаясь..."(-5, 187) Красота, как известно, - страшная сила! Вон и Свидригайлов по первому же приказу той же Дуни готов был стать убийцей и, в конце концов, из-за её "нет!" стал самоубийцей. В случае с пылким Разумихиным здесь, конечно, есть-чувствуется некоторое преувеличение, по натуре он совсем не Игрок, который не шутя, как мы помним, собирался броситься в пропасть по приказу Полины. Но - кто знает, кто знает...

А вот о самой Авдотье Романовне проницательный и желчно-остроумный Свидригайлов обронил чрезвычайно знаменательное замечание: "Сама она только того и жаждет, и требует, чтобы за кого-нибудь какую-нибудь муку поскорее принять, а не дай ей этой муки, так она, пожалуй, и в окно выскочит..."(-5, 449) В словах этих есть немалая доля правды. Больше того, ясно представляя себе характер Дуни, её гордую натуру, вполне можно и предположить, что если бы, не дай Бог, Свидригайлов не остановился и совершил над ней насилие, она вряд ли осталась бы жить (тем более, насильник, скорей всего, забыл-оставил бы тогда револьвер в комнате)...