Василий Митин - Тропинка в жизнь

- Товарищ Лазарихин, вставай! - говорю, хватая лежащего за руку, желая помочь подняться, но его рука бессильно падает на снег.

Опрометью бегу в деревню, запинаюсь, падаю, поднимаюсь и снова бегу. Криком взбудоражил деревню.

На руках занесли Лазарихина в кабинет (так он велел называть свое служебное помещение).

Оказалось, что он живой, да все равно что мертвый: без движения, без сознания. Крови нигде не видно.

- Какого мужика ухлопали!

- У нас еще не было такого злодейства...

- Добегался, сердешный...

Слышались бабьи приглушенные причитания.

Кто-то пригнал запряженную в розвальни лошадь.

Вынесли Серегу, уложили на сено и прикрыли тулупом. Я сопровождал своего председателя в городскую больницу. Ехали торопко и молча, возница беспрерывно понукал свою лошаденку, а у меня в голове неотступно: спасти бы Серегу, найти бы вражину! Неужели умрет наш председатель комбеда?

В больнице доктор, осмотрев раненого, сказал:

- Удар по голове тупым оружием. Сотрясение мозга в тяжелой форме. Молодой человек, все возможное для спасения твоего отца сделаем, а за успех не ручаюсь.

- Он мне не отец, а председатель комбеда.

- Да-а? - протянул доктор. - Похоже на покушение. Знаете, молодой человек, надо заявить властям о происшествии. Идите в милицию и все расскажите.

Ступайте!

Я побежал в Чека к Андрею Михайловичу.

- Совсем распоясалась контра, - сказал он, выслушав мой сбивчивый рассказ. - Трусливые псы! Так и норовят из-за угла, в потемках. Поди найди!.. А найти надо. Ты, Иван, поговори с мужиками, с беднотой, может, дадут какую-то зацепку.

В разговорах с мужиками я не знал, за что зацепиться, а помог случай.

Легкая поземка слегка заметает дорогу. Еле передвигая ноги, плетусь из города. Ходил в больницу проведать Лазарихина, но к нему меня не пустили без сознания он. От недоедания я очень ослаб. Плохо дома с едой, впроголодь живем. Больная мать все время твердит:

- Ты хоть бы себе какой-никакой паек выхлопотал за службу. Городским, сказывают, дают паек.

- Дают, - насмешничает отец, - шесть фунтов овса на месяц, как курице. Наши комбеды богачей худо трясут, а после Сереги наш совсем притих. Митька на бога надеется, а Ванька бумагу марает. Но ведь на бумаге, слышь, хлеб не родится. За такую работу схлопочут по затылку - вот и весь паек.

Митька - это церковный сторож, заменивший Лазарихина. Немного грамотный, а что толку? Сидит за столом, бороденку поглаживает и все. Ни разверсткой, ни трудгужповинностью не занимается. Говорит:

- Ты, Иванушко, с Серегой служил и знаешь что к чему, распределяй, а я подпишу.

Невеселые мысли в'голове. На товарища Лазарихина контра напала, а виноватого нет. Андрей Михайлович много людей допросил, а все без толку: не может найти злодея. Он следов не оставил. Сам пострадавший ничего не говорит и сказать не может.

Тут навстречу Тимоха - мой одногодок из соседней деревни. Бобыль. Зимой и летом кормится около зажиточных мужиков, работая что придется.

Парень недалекий, простоватый.

- Здорово, комиссар! - улыбаясь во весь рот, протягивает рукавицу для рукопожатия. - Давай закурим!

- Нет у меня, Тимоха, ни крошки.

- А я думал, угостишь толстой папироской. Ну ладно, запалим моего самосаду, комиссар.

Тимоха говорит дружелюбно и называет меня комиссаром без издевки, шутливо. Слыхал от кого-то - сам придумать такого прозвища не догадался бы.

Достает кисет с табаком и листок бумаги, вырванный из какой-то книжки. Свертываем цигарки. Тимоха свою вставляет в толстый блестящий мундштук из алюминия. Что-то знакомое померещилось мне в этой штуке.

- Где ты достал такую красоту? - спрашиваю.

- А-а, - равнодушно тянет Тимоха, а самого так и распирает гордость. Заработал. Два раза съездил за сеном у Степки Чураева, вот и получил.

- Разве он курит? Ведь он старовер.

- Никто у них не курит. Говорит, что нашел.

Тут меня и осенило! Из такого мундштука постоянно курил Лазарихин. А ведь когда его, подбитого, в избу затащили и всего обшарили, даже кисета с табаком не нашли.

Андрей Михайлович потом мне рассказал:

- В тюрьме Чураев. Скоро будет суд. Что у этого кулака сильнее всего, так это жадность! Мундштук - безделица, а позарился и на эту малость. Ловко, подлюга, замел следы своего преступления: никто не видал, как он уходил из дому, как подкараулил Лазарихина, как ударил его из-за угла увесистым поленом.

И погоду выбрал снежную, вьюжную. Поди докажи!

Когда он сознался в покушении на жизнь председателя комбеда, то клял себя и ругал на чем свет стоит.

"На кой, - говорит, - мне этот мундштук? Ведь некурящий я, а пошто взял у Сереги? Правда, у него больше и взять было нечего. Выбросить бы ту штуку - и концы в воду, а жалко. Вещь! Тут Тимоха подвернулся, поработал у меня денек, накормил я его ина, пользуйся! Парень и рад тому".

Андрей Михайлович похвалил меня:

- Ты, Ваня, молодец! Сообразил насчет мундштука. От той ниточки и клубок размотался.