Пауль Куусберг - В разгаре лета

- Сколько вас было?

- Кое-кто был...

- Меня с ними не было.

Третий из них, высокий, сутулый, с бородой, помалкивает.

- Кто был вашим главарем?

- Какой-то приезжий, такой долговязый.

- Я не знаю.

Третий по-прежнему помалкивает.

- Кто вам дал винтовки?

- Да я уж не помню кто.

- А у меня и вовсе не было винтовки, я тут случайно.

Третий по-прежнему не произносит ни слова.

Мое внимание привлекает именно этот упрямец, который, словно бы избегая встречаться со мной взглядом, смотрит себе под ноги. Я тоже опускаю взгляд н от неожиданности вздрагиваю. На нем сапоги из юфти с толстыми подошвами. Перед глазами сразу возникает картина: тяжелая нога в сапоге с размаху бьет лежащего на земле человека, уже не способного защищаться. Удар за ударом в живот. Меня охватывает вдруг незнакомая мне ярость, сейчас я способен без малейших угрызений совести пристрелить этого человека на месте. Я подхожу и кричу ему в лицо: - Убийца!

И сам не узнаю своего голоса - он у меня какой-то сиплый, срывающийся.

Человек пугается, поднимает взгляд, и мы смотрим друг другу в глаза. Да, да, да! Я не ошибся. Это один из тех, кто захватил нас врасплох и избил до полусмерти. Он должен знать, где спрятан труп лейтенанта.

Долговязый сутулый бандит хочет оттолкнуть меня и попытаться удрать, он пригибается и заносит на меня руку. Я мигом отскакиваю и что есть силы бью его в лицо. Куда я попал, не вижу, потому что в глазах у меня темнеет, но все-таки он пошатнулся и скрючился под деревом.

Бойцы истребительного батальона оттаскивают меня. После этого двое остальных становятся разговорчивее. Но бородач продолжает молчать.

Пока бойцы истребительного батальона вылавливают лесных братьев, я сижу на опушке у шоссе. Нет сил участвовать в облаве. Руутхольм тоже отдыхает рядом со мной. Появление истребительной роты, наше освобождение и разгон бандитов изрядно прибавили ему сил. Мы сообща искали убитого лейтенанта, он даже принял участие в обыске ближайшего хутора, но скоро устал.

Нийдас и Коплимяэ преследуют серых баронов и их. приспешников. Не верится, что кроме тех троих, которых мы схватили в самом начале, нам попадется кто-нибудь еще. Я думаю о том, что местному активу, милиционеру, да и другим придется в ближайшие дни нелегко. Вахтрамяэ сам сказал мне об этом, когда мы прощались. Черт его знает, хватило ли бы мне смелости оставаться жить здесь, окажись я на его месте.

Перед нами останавливаются два грузовика.

Меня непреодолимо тянет посмотреть в боковое зеркальце машины на -свое лицо, а то все поглядывают на меня как-то чудно. Да еще глупо охают и ахают или отводят глаза в сторону. Я стараюсь удержаться, ругаю себя кокетливой девчонкой, но в конце концов залезаю все-таки на крыло и гляжусь на себя.

Да, хорошо они меня разукрасили. Вся правая сторона лица - и щека и бровь - опухли. Вокруг глаза лиловые и синие круги. Широкий красный шрам тянется от виска до самого подбородка.

Снова опускаюсь на край кювета и утешаю себя тем, что если скула осталась целой, то этак через недельку я опять стану похож на человека. Только вот нельзя, пожалуй, сразу возвращаться домой: мама испугается до полусмерти.

Женщина, которая перевязывала Руутхольма, приносит нам хлеб, молоко и сало. Я уплетаю за" обе щеки. Политрук и тот кое-что проглатывает.

- Уйду я отсюда со своим ребенком, - говорит женщина. - Сегодня же вечером. Истребительный батальон вернется в Пярну, а Вахтрамяэ не справиться одному с Харьясом и Ойдекоппом. Не дай бог опять попасть к ним в лапы!

Хочется ее ободрить, сказать, что игра харьясов и ойдекоппов все равно проиграна.

Чуть погодя раздается резкий отрывистый залп. Возвращается Коплимяэ и говорит, что расстреляли двух бандитов.

Одним из них был тот, кого я ударил. Голос у Коплимяэ какой-то чужой, лицо белое, глаза смотрят в сторону.

- Где расстреливали?

Коплимяэ показывает в сторону исполкома. В глаза мне он по-прежнему не смотрит,

- Так ты... Коплимяэ обрывает меня.

- Нет! - кричит он. - Нет! Руутхольм неторопливо произносит!

- На белый террор приходится отвечать красным террором.

- Лучше бы я не ходил туда, - жалуется Ильмар и смотрит на меня взглядом испуганного ребенка.

Я поднимаюсь.

- Не ходи, - удерживает меня Руутхольм. Я остаюсь.

- Иначе нельзя, но...

И, не закончив, Коплимяэ машет рукой и садится рядом с нами.

Выезжаем мы в четыре вечера. Руутхольм, Нийдас и я забираемся на грузовик: хотя Нийдас успел обыскать все сараи и риги вокруг, но нашего "опеля" он так и не нашел.

Двух арестованных лесных братьев мы забираем с собой в Пярну.

Четвертый, которого случайно обнаружили в стоге сена, тоже оказался не инженером Элиасом. Вот с кем не хотелось бы сталкиваться лицам к лицу.

Из Пярну Руутхольм и Коплимяэ сразу же едут дальше. Я пытаюсь удержать политрука, ведь ему так необходимо проспать спокойно хоть ночь, но все-таки он садится на мотоцикл. Не понимаю, как он сумеет протрястись на заднем сиденье два часа? Его же просто шатает. Только и удалось его уговорить, чтобы ему сразу же сделали нормальную перевязку. И на том спасибо.

Рассказать ему про Элиаса я не успел.

Жалко отставать он них, но вчетвером мы не уселись бы на мотоцикл. Ничего не поделаешь, нам с Нийдасом придется искать ночлег, потому что таллинский поезд уже ушел.

Я предпочел бы взять комнату в гостинице, но Нийдас отвергает мой совет.

- В теперешнее время самое лучшее держаться поближе к руководящим центрам, быть, так сказать, в постоянном контакте с ними. Помнишь, о чем говорили в Вали? Лесные братья уже несколько дней ждали немцев, да и здесь все настороже.

Тут и в самом деле рассказывают всякое. Своими ушами слышал, как спрашивали, когда собираются эвакуировать предприятие. Судя по разговору, один из собеседников служил в исполкоме, а другой не то в банке, не то в сберегательной кассе. Последний-то и пытался разведать насчет планов исполкома. А по-моему, там нет никаких оснований для паники. Ребята из освободившего нас истребительного батальона ходили вчера ночью к латышской границе ловить бандитов: там пока что ни слуху ни духу о гитлеровцах. По сведениям Информбюро, во многих местах идут ожесточенные бои.

Отступать с боями - это не позор, а необходимость, ужасная, конечно, но все-таки понятная. Но сдавать города без боя... Надеюсь, что хотя бы Валгу мы не сдадим так запросто.

Что же до нашего ночлега, то Нийдасу удается поставить на своем. Я не особенно с ним спорил. В конце концов, какая разница, где вздремнуть: в гостинице или еще где-нибудь.

Нийдас добивается того, что нас пускают на ночь в горком, в кабинет инструкторов с диваном. Мы перетаскиваем из соседнего кабинета еще и софу со спинкой, так что каждый получает по шикарной постели. Но увы, нам не мешало бы найти себе ночлег потише.