Пауль Куусберг - В разгаре лета

Вечером, отупев от блужданий, Элиас побрел обратно в свое временное пристанище. Утром он уходил полный надежд, но за день все они поблекли. Оставалось утешаться тем, что предприятия и учреждения города еще не приступили к работе и следует просто набраться терпения.

* Его дальнейшая судьба зависела в основном от темпов немецкого наступления. Он это понимал и все-таки не мог радоваться при виде серо-зеленых солдат, марширующих по улицам Пярну. Напротив, это угнетало. Элиас приглядывался к чужим солдатам недоверчиво, вернее, враждебно. Перед началом войны Элиас сказал Ойдекоппу, что если бы его арест предотвратил войну, то он немедленно вернулся бы в Таллин, с тем чтобы его выслали в Сибирь. Теперь, когда сражения начались в Эстонии, он часто чувствовал себя паразитом, мечтающим завоевать личное благополучие за счет страдания тысяч. Сегодня это чувство стало еще сильнее. Отвращение к себе возросло.

Впервые чувство отвращения к себе возникло у Эли-аса тогда, когда он после бегства из Таллина сел в Саку на узкоколейку. Да, страх его был так велик, что он не решился купить железнодорожный билет в Таллине. Боялся, что на вокзалах следят за пассажирами и его могут арестовать. Он доехал до Саку и только там решился сесть в поезд. И сразу же почувствовал к себе отвращение за то, что оказался таким трусом.

Потом упрекать себя приходилось не раз. Временами обилие самообвинений приводило к приступам тяжелой депрессии, к полному отчаянию. Но каждый раз он в конце концов выискивал оправдание всему в своем поведении. Даже тому, что он взял у зятя оружие. Сегодня он утратил и эту способность.

Следующей ночью Элиаса разбудили громкие голо са. Он прокрутился в постели несколько часов без сна, заснул с трудом и, разбуженный, не сразу понял, что происходит в передней. Лишь после того, как кто-то забарабанил в дверь, у него мелькнула мысль, что, наверно, его пришли забрать. Он и сам не мог объяснить, почему так подумал, но первое его чувство было именно таким.

Элиас не ощутил ни малейшего страха, наоборот, ему стало даже весело. Он натянул брюки и открыл дверь. Дверь была не заперта, и стучавшие могли свободно войти, но почему-то не пытались этого сделать. Элиас ухмыльнулся про себя: незваные гости нервничали больше его.

В продолговатой, похожей на коридор передней стояли четыре незнакомца - двое с винтовками наперевес. Все с топотом ввалились в его комнату.

- Фамилия?

Вопрос задал весьма животастый мужчина с белым, как молоко, лицом.

- В чем дело? - Элиас по-прежнему оставался спокойным. - Кто вы такие, по какому праву вы мешаете мне спать?

Самоуверенность Элиаса разозлила одного из тех, кто был с оружием. Это был плечистый, загоревший дочерна мужчина в сапогах и в кожаной куртке, какие носят обычно шоферы и мясники.

- Молчать! - грубо заорала кожаная куртка. - Отвечайте, если не хотите, чтобы мы вас тут же прикончили.

Человек с белым лицом сказал кожаной куртке:

- Ругаться не обязательно. - Он повернулся к Эли-асу и снова спросил: - Фамилия, место жительства, профессия?

Элиас рассвирепел:

- Я требую - объяснитесь! Теперь заговорили все разом:

- Это мы требуем объяснений!

- Отвечайте, когда вас спрашивают!

- Ишь какой важный нашелся!

- Да что мы валандаемся? Надевайте пиджак, и пошли.

Элиас не двинулся с места. Он пытался сохранить хладнокровие. Он понимал, что эти люди готовы на все. "Кто же из них пекарь? - подумал он. Тот самый господин Крийсталь, который с самого начала проявил ко мне особый интерес? Или пекаря среди них нет?"

- Господин Крийсталь, фамилия моего пансионера - Элиас. Он инженер, который ожидает возможности вернуться в Таллин, - раздался за спиной у людей расстроенный голос хозяйки. - Я же говорила вам. Господин Элиас честный, достойный доверия человек.

- Вы, госпожа Фельдман, не вмешивайтесь, - сказал толстый господин с белым, как штукатурка, лицом. - Спокойно! - призвал он своих спутников к порядку. И снова потребовал от Элиаса: - Пожалуйста, покажите ваше удостоверение личности.

"Как быть? - подумал Элиас. - Подчиниться насилию или протестовать?" Поколебавшись, он достал из внутреннего кармана пиджака, висевшего на стуле, паспорт и протянул его. Видимо, господину пекарю. Ну конечно же хозяйка так и назвала его.

Все четверо склонились над удостоверением личности. Элиас следил за ними с нарастающим раздражением.

- Элиас Эндель, сын Юри, - громко прочел Крийсталь.

Кожаная куртка подсказала:

- Поглядим-ка, где он прописан? Некоторое время царило молчание.

- Ага, в Таллине! Дело яснее ясного. И все снова вскинули головы.

- Вы арестованы, - злорадно заявил пекарь.

- У вас нет законного права на мой арест, - взорвался Элиас.

- Вот где наш закон!

И кожаная куртка поднесла к носу Элиаса огромный кулак.

Крийсталь утихомирил его и снова сказал Элиасу:

- Соответственно немецкому военно-полевому праву и решению эстонской самообороны, все коммунисты и бойцы истребительных батальонов должны быть допрошены. Одевайтесь, пойдете с нами.

Элиас окончательно рассвирепел:

- Я не коммунист и не боец истребительного батальона. Я...

- Молчать! - рявкнула кожаная куртка

- Только не вздумайте хитрить и запираться, - предостерег пекарь. - Вы были с теми коммунистами, которых прислали из Таллина в Пярну. Ну, хватит тянуть. Одевайтесь живее.

Элиас расхохотался.

- Ладно, я вынужден подчиниться насилию. Но учтите, что я предъявлю вам обвинение в самоуправстве.

На этот раз расхохоталась во весь голос кожаная куртка.

Элиас с величайшим удовольствием заехал бы ему в рожу, но успел сдержаться. Он понимал, что в данной ситуации ему не удастся опровергнуть абсурдные подозрения. Если даже он рассказал бы о своих похождениях в Вали, здесь и это вряд ли помогло бы. Ни один из этих четверых не поверил бы ему. В их глазах он был большевиком, и это решало все. По-видимому, комедию ареста подстроил господин Крийсталь, который заведомо счел его подозрительной личностью. Утром наверняка все выяснится. Если нужно, пусть проверят в Вали, кто он такой и чем он там занимался.

Элиас оделся. Проходя мимо хозяйки, он поклонился ей и попросил не сдавать его комнату, так как он скоро вернется.

Услышав это, кожаная куртка опять начала ржать, из-за чего Элиас не расслышал ответа хозяйки.

Элиаса отвели в камеру предварительного заключения. Во всяком случае, Элиасу показалось, что это или камера, или городская тюрьма. Так он решил по зарешеченным окнам и обитым железом дверям.

Помещение, куда его чуть ли не втолкнули, было довольно тесным. Двадцать - двадцать пять квадратны ч метров, не больше. Но людей1 здесь было много. Большинство из них лежало, тесно сгрудившись на голом цементном полу, некоторые сидели, понурясь, у стены. Элиас с трудом выискал себе место.