Пауль Куусберг - Одна ночь

- В гостиницу попала?

Испуганная Эдит явно ждала, что Маркус скажет "нет", и он сказал:

- Не думаю. Если бы угодила в гостиницу, вылетели бы стекла и... Маркус хотел сказать, что рухнули бы стены и обвалился потолок, но не сказал. Вместо этого добавил: - Упала в стороне. Почва колыхнулась, Ленинград ведь построен на болоте, поэтому волна и передается на расстояние. Ленинградские дворцы все стоят на сваях.

Оба насторожились, они услышали теперь и завывание самолета и клекот зенитных пушек. Словно оберегая, Маркус обнял девушку за плечи, сделал он это совершенно инстинктивно, и Эдит не оттолкнула его:

- Спустимся вниз, - предложила она.

- Теперь уже поздно. Они сбросили бомбы и сейчас улетят.

- За первой волной может последовать и вторая. - У меня такое чувство, что на сегодня все.

- Все-таки пойдем в убежище.

- Я не позволю больше упасть поблизости ни одной бомбе, - Маркусу не хотелось убирать руку с плеча Эдит.

- Если бы у тебя была такая сила.

- Сегодня есть. Когда я рядом с тобой. До тех пор пока моя рука обнимает тебя, бомбы сюда не упадут. Слышишь, уже утихает.

Маркус крепче прижал к себе девушку. Эдит не противилась. Она и впрямь чувствовала себя смелее, будто рука Маркуса обладала способностью вообще прекратить бомбежку.

- Смерти я не боюсь, страшнее остаться под развалинами. Это ужасно, когда тебя заживо хоронят, - говорила Эдит, в голосе ее слышалась тревога. - Однажды я уже была погребена заживо. Завалило землей и песком. В песчаном карьере. Мне было тогда девять лет.

Они невольно коснулись друг друга щеками. Гула самолетов больше не было слышно.

Никто из них не отодвигался. Маркус все еще обнимал Эдит.

- Дагмар, наверное, застала воздушная тревога, - сказала Эдит, - из убежища раньше отбоя не выпускают.

Она ждала Дагмар, с которой жила в одном номере, ждала из-за Маркуса, так как побаивалась его, но теперь она уже не боялась, и теперь Дагмар могла отсутствовать сколько угодно.

- Видишь, - похвалился Маркус, - какая сила в моей руке.

Он с нежностью привлек девушку к себе.

- О, у тебя добрая рука, - в тон ему сказала Эдит, - даже не верилось. Но теперь ты мог бы и от-пустить меня, "юнкерсы" улетели.

- Если я тебя отпущу, они явятся снова.

- Тогда держи. Когда дом качнулся, я страшно испугалась. Подумай, такая громадина, такие толстые стены! Мне показалось, будто гостиница охнула. Тяжко, всею душой, но у здания ведь нет души. Это было во второй раз, а в первый я ничего не поняла, только страшно стало, все произошло так неожиданно.

- У бомбы огромная сила.

- В Таллине снаряд упал совсем близко, а дом ни капельки не качнулся. Только и было, что осколки посбивали кровлю и выбили стекла в окнах. Таллин немцы не бомбили. Почему они пощадили его?

- Самолеты посылают, когда иначе не выходит. Зато из орудий Таллин обстреливали еще как.

- Я думала, что они считали уже Таллин своим и собирались взять целым. Для балтийских баронов Таллин - собственный город. Неужели он весь сгорел? Когда наши пароходы уходили с рейда, город был сплошь в дыму.

- Дыма всегда в десять раз больше, чем огня,

- Ты красиво утешаешь.

- Я не утешаю, говорю, что есть.

- Ужасно, когда приходится взрывать и сжигать свои фабрики.

- Это действительно ужасно.

- Ты говоришь так, будто сам такое делал.

- Да, взрывал заводскую силовую станцию. Теперь и Эдит обняла Маркуса, будто и в ее руке скрывалась некая таинственная сила,

- Кто у тебя остался в Таллине? - тихо спросила она.

- Мать, отец - умер. Она бы тоже уехала, но произошло кровоизлияние в голову, вынуждена была остаться в постели. Брата мобилизовали.

- У меня тетя осталась, я сирота. Иногда думаю, что мне поэтому и легче. Тетя берегла меня, как родного ребенка, и мне жаль ее, она понимала, что я должна уехать, сказала: деточка, тебе здесь хорошего ждать нечего. И там, куда поедешь, тоже сладко не будет, но здесь и того хуже. Великий комсомольский деятель и боец истребительного батальона. Тетины слова. Только никаким уж комсомольским деятелем я не была, разве что осенью сорокового сразу вступила в комсомол. Был у меня парень, который увивался за мной, тайком бегали с ним на танцульки, - нас уже называли женихом и невестой. Он пытался вернуть меня на путь истинный. До этого был хорошим парнем, но чем больше нападал и чем больше насмехался над новой властью и русскими, тем меньше мне нравился. Разругались вдрызг, и оказался он моим злейшим недругом в школе. Меня выбрали комсомольским секретарем, после чего я стала в его глазах первейшим врагом эстонского народа. Спорил он лучше. Потом его призвали в армию, и теперь мы на одной стороне. Странно, не правда ли?

- А был ли он настоящим противником? - сказал Маркус. Руку свою он все еще не убрал с плеча девушки, хотя уже прозвучал отбой. - Парни любят просто так задираться и спорить со всеми.

- Сперва я жалела, что стали врагами. Потом поняла, что все равно бы рассорилась. Такой ужасный бахвал, просто раньше я не замечала,

- Тебе и сейчас жалко. Эдит залилась краской.

- Нет, Маркус, поверь, что нет. Когда началась война, он ходил со злорадным видом - сожалеть о таком человеке я не могла. Не пойму только, как он пошел на сборный пункт.

- Может, боялся. Последствий - если увильнет. Призывников мобилизовали рано, когда немцы еще не дошли до эстонской границы. Выходит - или боялся, или не был таким уж противником.

- Я думаю тоже, что боялся. Убеги он в лес, может, я тогда и пожалела бы, что все так обернулось. Мужчины не смеют быть трусами, хотя и бывают ими. Ой, как часто! Я тоже трусиха. Когда на нас напали бандиты, я еще не знала страха. Помнишь, я рассказывала тебе, как бандиты обстреляли детей, которые возвращались из пионерского лагеря? Они же видели, что в автобусах дети, стреляли с близкого расстояния, из-за бандитов этих я и пошла в истребительный батальон. И там не боялась ничего, а сейчас боюсь. Крови не испугалась, только побледнела, когда перевязывала детям раны, - потом шофер автобуса рассказывал. Только испуг - это совсем не то, что страх. Больше всего боюсь самолетов. Б истребительном нас только однажды атаковали сверху. Стреляли из пулеметов, бомбы не сбрасывали. А самое жуткое - это бомбы. Не будь тебя здесь, я бы, наверное, со страху умерла. - Эдит глянула в глаза Маркусу, прижалась к нему и прикрыла веки.

Маркус поцеловал ее. Эдит глаз не открывала, и он поцеловал еще раз. Она обхватила его шею, Маркус стал осыпать ее поцелуями. Теперь Эдит уже сама целовала, вела себя иначе, чем раньше, больше она не боялась и не отталкивала его все более смелеющие руки, поддаваясь ему, опустилась на диван. Они оба забыли обо всем на свете, даже о том, что каждую минуту могла войти Дагмар. Потом Эдит словно бы стыдилась взглянуть на Маркуса. И только когда они снова оказались вместе - Дагмар все не приходила, и Эдит не противилась, - он увидел ее глаза, которые, казалось, изучали его. Глаза Эдит не были теперь большими и испуганными, а сузились, стали неприязненными.