Рустам Гусейнов - Ибо прежнее прошло (роман о ХХ веке и приключившемся с Россией апокалипсисе)

- Но у вас ведь, наверное, могут быть неприятности после этого.

Он чуть улыбнулся.

- Неприятность, Вера, может быть только одна - Баев меня самого посадит, если найдет. Но я постараюсь ему не даться. Дома меня уже не будет сегодня.

- Где же вы собираетесь ночевать?

- Где-нибудь на улице. Теперь тепло.

Они помолчали немного. Паша растерянно как-то смотрел на обрывки бумаг, разбросанные по столу.

- Почему вы ушли от Нади? - вдруг опять спросила Вера Андреевна.

Он подумал несколько времени, пожал плечами.

- Просто я не люблю ее. Наверное, в этом дело.

- Вы только теперь это поняли?

- Нет. Не знаю. Когда-то казалось, что это не так. Потом у нас быстро появился ребенок. А с ребенком все остальное уходит на второй план. По крайней мере - до поры. Но дело в том, что если любишь, можно простить гораздо больше. А она теперь сделала кое-что такое, что я не смогу ей простить.

- Она изменила вам?

- Да нет, что вы, - Паша усмехнулся. - Почему вам это в голову пришло? Это-то я, наверное, смог бы простить. Я бы не хотел вам всего рассказывать. К тому же... едва ли я имею право судить ее. Но жить с ней, во всяком случае, я больше не могу.

- Это все ваши вещи? - спросила вдруг Вера Андреевна, кивнув на его портфель.

- Да, все необходимые.

Она помолчала немного.

- Оставайтесь здесь, - предложила она.

Он посмотрел на нее удивленно.

- Вы можете лечь на полу. Матрас я вам дам. Подушка, правда, только одна и одеяла нет. Но есть покрывало, теперь действительно уже тепло.

Он долго смотрел на нее.

- Спасибо, - сказал он, наконец. - Спасибо.

На кухне читал газету Иван Семенович. Ей не хотелось, чтобы он увидел Пашу. Она дала ему раздеться одному в комнате, потом вернулась и разделась сама. Нагота стесняла ее, хотя она видела, что Паша отвернулся. Торопливее, чем обычно, она набросила на себя ночную сорочку и нырнула под одеяло.

Потом они долго лежали молча, разделенные столом, но все-таки были рядом. Вместе со слышным ей отчетливо Пашиным дыханием и едва уловимым запахом незнакомого мужского одеколона, что-то постороннее словно заполняло комнату, чуть волновало ее, мешало заснуть. Она слышала, как бьется сердце ее, и боялась, что Паша о чем-нибудь спросит - ей казалось, трудно будет ответить ему естественным голосом. Но он лежал молча, только иногда вздыхал негромко и поворачивался с боку на бок.

Может, она и заснула бы. Постепенно она успокаивалась, одна за другой уходили мысли об этом дне. Полная луна появилась в окне, и уже мелькнули перед закрытыми глазами ее неуловимые образы иной жизни.

Но вдруг за открытой форточкой послышался, приближаясь, рокот мотора - сначала не так слышно, потом вдруг очень громко, совсем рядом скрипнули тормоза. Во двор их въехала машина и остановилась возле подъезда - почти перед самым окном. Открыв глаза, она увидела поверх стола Пашину голову и плечи. Он стоял на коленях на своем матрасе и вытягивал шею, чтобы выглянуть в окно.

- Кто это? - спросила она, приподнявшись на локте.

Он только мотнул головой и приложил палец к губам.

Тем временем хлопнули дверцы автомобиля, скрипнула дверь подъезда, шаги послышались на лестнице, прошли наверх.

- Это за мной, - чуть слышно и совершенно спокойно произнес Паша, потянулся рукой к брюкам, висевшим на стуле; сев на матрасе, быстро надел их, встал и голый по пояс шагнул к простенку у окна, глядя на улицу и прячась от луны.

Она забыла обо всем, откинула одеяло, спрыгнула с постели и через секунду стояла возле него. Он обнял ее одной рукой за плечо и чуть отвел от окна. В ужасе прижав ладони к лицу, она смотрела на черную машину всего в нескольких метрах от них, тускло поблескивающую в лунных лучах. Одинокий человек в форме стоял, прислонясь к машине спиной, курил папиросу и зачем-то шарил глазами по окнам дома.

- Господи! - вырвалось у нее почти беззвучно. - Какое счастье, что вы у меня.

- Они могут взять Надю, - как-то совсем без эмоций прошептал он в ответ. - Они, бывает, делают так, когда не находят человека - берут заложников. Если возьмут ее, я должен буду выйти. Я не могу подставлять ее вместо себя.

- Нет, нет! - замотала она головой и каким-то судорожным усилием мозга нашла, показалось ей, подходящий аргумент. - Они же могут все равно не отпустить ее, и Игорь тогда останется один.

Он ничего не ответил ей. Человек с бегающими глазами в это мгновение остановился вдруг взглядом на их окне. Казалось, что смотрел прямо на них. И, хотя, конечно, не мог он разглядеть их в темной комнате, она невольно прижалась плотнее к Паше, как бы закрывая его от этого взгляда. Человек щелчком отбросил окурок, сплюнул на землю, открыл шоферскую дверцу и сел в машину.

Они долго стояли так у окна, замерев. Полупрозрачные тени облаков то исчезая, то появляясь, скользили вокруг луны. Ее не стесняло теперь вовсе, что полуодетые стояли они рядом, почти прижавшись друг к другу. Он был уже не чужой ей, и важно для нее сейчас было только одно - не отдать его этим людям. Но с ужасом чувствовала она, что не сможет удержать его, если Надю возьмут.

Так неужели все это - та ночь под дождем, и этот вечер, и все ее чувства - все было только для того, чтобы вот теперь он исчез из ее жизни - может быть, навсегда?

"Нет, Господи, нет! Пожалуйста, нет!" - в отчаянии молилась она про себя.

Прошло, наверное, полчаса. Но вот, наконец, послышались шаги в подъезде. Паша стоял чуть сзади нее. Вдруг она почувствовала, как одновременно слегка коснулся он ладонью талии ее, губами - волос на затылке. Она обернулась, он улыбался ей, и на секунду опустив веки, словно бы молча повторил ей: "Все будет так, как должно быть. Не беспокойтесь." И, кажется, на всякий случай попрощался с ней.

Но уже открылась дверь подъезда, из нее вышли двое человек в форме, быстро прошли к машине, разом почти распахнули дверцы. Нади не было с ними. Взревел мотор, дверцы хлопнули, машина рванула с места.

Часы за стеной у Эйслера пробили трижды. Луна отражалась в его зрачках, когда, обняв его, она шептала:

- Я люблю тебя. Я поеду с тобой куда угодно. Я люблю тебя. Мы завтра же уедем из этого города, и все теперь будет хорошо.

И губы его, когда он целовал ее, были чуть соленые от ее же слез. И пока глаза ее оставались открыты, луна за окном плыла по кругу среди облаков.

Глава 28. ЧИСЛО

Стоя на балконе своей квартиры, облокотившись о перилла, Харитон курил бог знает какую уже подряд папиросу, щурился от солнечного света и едкого дыма. В табачном дыму, который глотал он с жадностью тонущего человека, была единственная отпущенная ему этим утром радость. Как льдинки, прикладываемые к ожогу, папиросы притупляли боль в мозгу, сизый дым нестойкой пеленой укутывал, казалось, воспаленные кончики нервов.