Дмитрий Каралис - Дорогая Мирей Матье !

- Дай-ка я сначала гляну.- Тетрадка оказалась у доцента.- А то напишете неизвестно что, красней потом за вас...

- Ты же испанист,- сказал Толик.- Ну, хулиган!

- Это неважно. Главное, смысл.

- Да, это неважно,- я стал отгонять слетевшихся на варенье ос, чтобы они не мешали нам думать.- Главное - это передать сердечность интонации, донести ее до читателя... - Мне стало казаться, что дай мне сейчас стопку бумаги и авторучку, и я одним махом напишу пронзительный рассказ или повесть.

- И собльюсти приньятый этикьет.- Андрей оторвал клок туалетной бумаги, вытер рот и поправил очки. Бумагу он зачем-то положил в карман.- Вы давно знаетье Мирьей Матье?

Жора сказал, что он-то Мирей Матье знает давно, а вот она, может, и не помнит его. В прошлом году после концерта Жора проник к ней за кулисы, где и вручил ей цветы...

- У тетки Доры в саду нарвал,- выдал племянника Толик.- Я знаю.

...а Мирей Матье дала Жоре свою визитку с фотографией и автографом. И поцеловала в щеку. Жора ее поцеловать не успел, - его отогнал милиционер. Жора показал нам визитку, размером с ресторанное меню.

- Это все ерунда.- Толик потянул измочаленную тетрадку к себе.Правильно князь говорит - главное, этикет. Наливайте пока. Сейчас все напишем.

- У меня уже нолито.- Володя зубами открыл бутылку пепси и выплюнул пробку.- Сейчас, ети ее мать, такое послание нафурычим, что весь Париж вздрогнет! Когда я надрался с Фиделем Кастро... Ладно, поехали. Пиши: Дорогая Мирей Митье! Так, мол, и так, пишет вам Жора, с которым вы целовались за кулисами... В Ленинграде...

- Этикет, дура! - взвыл Толик. Князь улыбался понимающей улыбкой. Это француз?,- тихо спросил меня Жора. Я сказал, что это хороший парень, а национальность не имеет значения. Вообще-то француз. Но русский. И взял у Жоры визитку. На обороте я разглядел мелкие цифирки факса и номер телефона.

- Позвольте мне иметь честь...,- бормотал Толик,- в столь радостный для вас день... А чего в нем радостного? Х-мм. Ну-ка, князюшка, помоги...

- Может, лучше позвонить? - Я решил отвлечь компанию от писанины.- Пока суть да дело - уже и Париж на проводе.- Я намекал на городской телефон в сарае.

Князь сказал, что он звонил несколько раз из гостиницы, и Париж давали достаточно быстро.

- А что я скажу? - испугался Жора.

- А чему я тебя, дуру, учил! - Толик сдвинул кепку козырьком на затылок и еще больше стал похож на хулигана. - Подумаешь, Париж! Сейчас закажем. А если что, по ушам надаем. За телефон у меня заплачено...

- Телефон, он и в Африке телефон. Надо только уметь пользоваться. Доцент грузно поднялся и двинулся к сараю. - Мотальский, какой у тебя номер?

К моему удивлению Володя связался с международной АТС с первого раза. Да, да, девушка, желательно сегодня. Нет, не из гостиницы - из...- он закатывал глаза к торчащему из потолка сену,- из квартиры... Номер? Запишите...

- Вот, хулиганы, чего придумали...- Толик сидел у окна и задумчиво тянул что-то из носа.- А что, собственно, такого? Париж, так Париж. Пусть звонят... Культурные связи, х-мм. За телефон заплачено... Сейчас не те времена. Разрешено все, что не запрещено.

Париж обещали дать в течение дня.

Жора с обморочным лицом опустился на кровать возле этажерки.

Я предложил Толику слегка отдохнуть в ожидании переговоров с Парижем, но он послал меня в задницу, вышел из сарая, плюнул, попал в кошку, поймал ее, стер кепкой плевок и принялся по-французски объяснять князю, почему он работает кочегаром.

Мы с доцентом сели на скамейку и стали распевать про то, как великий и русский писатель граф Лев Николаич Толстой не кушал ни рыбы, ни мяса, ходил натурально босой...

- Слушай, а ты в Египте не служил? - Володя прерывал песню и смотрел на меня требовательно.

- Не,- мотал я головой и догонял упущенный ритм: - Жена ж его Софья Андр-р-эвна, напротив, любила поесть...

- А в Сирии? В шестьдесят восьмом? Здорово ты мне одного парня напоминаешь...

- И в Сирии не был,- скороговоркой отвечал я.- Босою она не ходила, хранила дворянскую честь!

- А в Мозамбике мы с тобой встречаться не могли?

- Ты мне тоже кого-то напоминаешь, но в Мозамбике я не был.

- ...Я родственник Левы Толстого, не-е-законно рожденный внук,- на пару возвещали мы высоким березам и дачникам Зельдовичам.- Маманя моя, его дочка, скончалась при родах от мук...

Я ведь не просто кочегар, а бригадир кочегаров,- доносился голос Толяна.- А как же! Патрон, так сказать!..

Жора сидел на своем мопеде и зубрил по тетрадке французские поздравления.

- Я в Африке и на Ближнем Востоке не работал, - подпускал я туману.- У меня были другие районы. Ты полковника Семеняку не знал?

- Нет. Хотя что-то такое слышал...

Но ведь ето очьень важно. Дворянство никому не хотьело дьелать плохого. Дворянство - ето ответственность... - Э-э, подожди, подожди. А что же вы тогда все разбежались? Бросили свой народ и тютю - разъехались по Парижам? А? Вот я - взял и ушел в кочегары. Но остался с народом. Понимаешь?..

Как появились еще два иностранных хмыря, я не уловил. Но они откуда-то появились. Хмыри немного говорили по-русски. Одного звали Тойво, другого Эрни. Рыжие, как черти. Им было лет по пятьдесят, и они искали развалины родительской усадьбы, которая стояла здесь до войны тридцать девятого года. У них был истертый план и пачка старых фотографий. Как я понял, они были финнами, но жили в Швеции. Шведо-финны такие. К тому же братья.

Мы предложили им выпить, но они пролезли в дырку в заборе, словно знали ее с детства, и радостно залопотали внутри поросшего травой гранитного фундамента, куда Толик с дачниками сваливал железный хлам. Они заглядывали в фотографии и целились пальцами в старую кривую сосну за ручьем.

- Сейчас Толику иск предъявят,- радостно предположил доцент.- Зачем господин Мотальский загадил чужую территорию. А может, просто морду набьют.

- Всех уволю...- Толик, по-верблюжьи вскинув голову, присматривал за иностранцами.- Мой батька здесь с сорок пятого года, как освободили. Все претензии к Сталину...

- Да, морду могут набить,- задумчиво повторил доцент.- Рыжие зло дерутся. Я, пожалуй, пошел в туалет...

- Отобьемся...- Я на всякий случай налил во все стоявшие чашки.- В крайнем случае, Зельдовичей свистнем. Не робейте, мужики.

Жора слез с мопеда и ел глазами шведо-финнов. Князь Андрей недоуменно моргал и поправлял сползавшие на нос очки.

Тойво и Эрни мелькнули рыжими кудрями на спуске к ручью и вновь оказались у фундамента. Они радостно залопотали, обнялись и долго стояли в тени берез, не обращая на нас никакого внимания...

Потом мы пили со шведо-финнами и разглядывали их фотографии. Приличный домик стоял на том месте, где у Толика нынче свалка: два этажа, башенки, стеклянный фонарь над крышей, терраса с мягкими креслами. Несколько раз братцы ходили трогать камни фундамента и возвращались, хлюпая носами. Мы наливали им и говорили, что все будет хорошо. Та, карашо,- кивали шведо-финны.- Перестройка - карашо. Ната пить. Мы пили и тянули друг у друга красивые фотографии. Заграница, да и только. Хотя, вот она - в десяти метрах. Тьфу, и смотреть туда не охота. Это есть я, это есть прата Тойво.Грудной малыш голышом лежал в просторной корзине, рядом, держась за плетеную ручку, стоял толстощекий карапуз. За ними темнел куст шиповника. Кусочек от этого разросшегося куста братья намеревались увезти с собой.