Дмитрий Каралис - Мы строим дом

-- Да, помню, -- повторил я. -- Конечно, помню.

-- Не забывай, Иван Иванович, -- проговорил отец. -- Сейчас ты этого не поймешь, потом...-- Он открыл глаза. -- Не бойся, я выживу. Эх, покурить бы...

Последние годы отец называл меня Иваном Ивановичем -- чтобы не нашла болезнь или смерть.

Меня давно так уже никто не называет.

И вот мы собрались все вместе, строим дом. С нами нет только среднего брата Юрки, который прижился на Дальнем Востоке. Феликс говорит, что, судя по алиментам, которые получает его бывшая жена, устроился он там неплохо.

Юрка приедет в Ленинград через несколько лет, по обстоятельствам весьма печальным.

У него будет брюшко, лысина, подросток-сын и полный карман денег. Мы будем сидеть у костра, печь картошку, и Юрка вспомнит, как жили в погребе, поднимали утром вымпел на мачту -- все вместе, варили из крапивы щи, а булку, намазанную маргарином и посыпанную сахарным песком, называли пирожным. И сын его будет недоверчиво слушать про крапиву и несколько раз зайдет с фонариком в темный погреб. И когда мы пойдем в ресторан, я подмечу за братом привычку: съедать из супа сначала бульон, а затем гущу, как бы превращая ее во второе. Она есть у всех моих братьев и сестер, кроме блокадницы Надьки. Эвакуационнаяпривычка. "Я иначе не наедаюсь, -- рассеянно скажет Юрка. -- Не знаю, почему так".

Но это будет через несколько лет, а пока мы с азартом наращиваем сруб старого дома и прикидываем, что к лету придется ломать старый.

Руководит строительством профессионал Молодцов. Но без старейшины рода он не принимает ни одного решения.

-- Ну что, лысая голова, -- Саня кладет руку на плечо Феликса, -- из чего будем стяжки делать? -- И по-хоккейному подталкивает его бедром.

-- Тихо ты, бугай тамбовский, -- улыбается Феликс, но не отходит. -Уронишь старика...

Феликсу сорок пять, и Молодцова, который на шесть лет его младше, он называет салагой. Но говорит, что наш салага на правильном пути. Бог дал ему ясный инженерный ум и умение работать с людьми. Уже сейчас Молодцов большой человек в своем тресте, и строит он не конвейерные пятиэтажки, будь они неладны, а уникальные промышленные объекты. Феликс считает, что наш зять будет расти и дальше, потому что он толковый мужик и не лизоблюд. А лизоблюды никогда высоко не поднимаются. Так, могут быть временные взлеты, но жизнь ставит всех на свои места. У Молодцова кабинет, секретарша и служебная "Волга". Но Саня молодец -- каждое утро он надевает сапоги, ватник и, не доверяя сводкам, сам идет по объектам.

-- Решать надо, мозговой центр, -- напоминает Молодцов про стяжки. -Брусок поставим или сороковку?

Феликс задумчиво ходит меж штабелей и заглядывает под листы рубероида.

-- Сороковку жалко, -- хмыкает он. -- Она нам на пол в бане сгодится...

Удилов беззвучно смеется. Не соскучишься, дескать, с этим Феликсом. Еще дом не готов, а он -- баня... Фантазер.

Молодцов с улыбкой следит за движениями Феликса. На баню он пока никак не реагирует.

-- Я думаю, надо поставить брусок! -- Феликс вопросительно смотрит на Молодцова.

-- Правильно. Я тоже так думаю. Тимоха, любимый брат моей жены! Где ты там? Тащите с Николой бруски, размечать будем. -- Он достает рулетку и подмигивает Феликсу: -- Люблю нашего профессора за размах! Эх, попаримся!..

Вечером мы пьем в избушке чай, сушим замерзшую одежду и говорим о нашем строительстве. На улице темно, ветер хлыщет снегом по стенам, а у нас потрескивает закопченная печка, и шипит на плите чайник. И мы замечаем, что уже не так сквозит по полу, как раньше, -- сруб, который мы с Николой сегодня конопатили, защищает домик от ветра.

Феликс закуриваети говорит, что неплохо бы прибрать асбоцементную трубу, которую он заприметил утром на станции. Валяется там без дела, а нам бы пригодилась. Культурная такая труба метра на три. Никто и не заметит, если взять потихонечку. Строители, наверное, забыли.

Феликс ни к кому не обращается, но поглядывает на Удилова, который мерно шевелит челюстями, дожевывая бутерброд. Никола настораживается. Он осторожно сглатывает, вытягивает шею и замирает, прислушиваясь.

-- Пустяковое дело, -- небрежно говорит Молодцов. -- Тимоха с Николой справятся. Женам звонить пойдут и на обратном пути прихватят. Метра три, говоришь?

-- Да, метра три, -- Феликс делает губы бантиком, чтобы сдержать смех, и встает из-за стола: -- На санках мигом припрут...

Никола медленно слизывает масло с пальца. Он уже втянул голову в плечи и, кажется, даже прижал уши.

Я говорю, что как бывший вожак октябрятской звездочки не могу воровать трубу. И вообще такой поступок не вяжется с моим представлением о прекрасном.

-- Зачем воровать! -- осуждающе говорит Феликс. -- Не надо воровать. Соприте потихоньку и порядок.

-- Конечно, -- кашляет в кулак Молодцов и выходит на кухню. -- Вас с Николой учить не надо. Раз -- и готово!

-- Да не, ребята...-- Никола начинает подниматься из-за стола и кладет руку на поясницу. -- Я сегодня не пойду звонить, что-то спину прихватило, -он морщится. -- Вот здесь. Наверное, когда вы пошли в дом покурить, а я остался. Такой ветер был сильный. Ой, черт! -- Он замирает. -- Нет, я завтра позвоню...

Когда мне было лет шестнадцать, я повадился ходить на разгрузку вагонов, чтобы сшить вошедшие в моду брюки клеш, и однажды принес оттуда под мышками два большущих арбуза. Феликс, который случайно оказался у нас дома, закатил мне в коридоре такую оплеуху, что я едва не перекувырнулся. "Убью!" -- пообещал Феликс и посмотрел на меня долгим взглядом. В этом взгляде я прочел очень многое.

Я умыл лицо, сложил в ведро осколки арбузов и сказал, что всем, кто работал на вагоне, давали по два арбуза. Сам кладовщик давал...

-- Дают, а ты не бери, -- сквозь зубы проговорил Феликс и зло отвернулся. -- Идиот!

Тогда я в первый раз получил от брата по физиономии. Теперь могу сказать -- и в последний.

Через несколько дней Феликс вновь появился у нас и повел меня покупать пальто. Мы долго ездили с ним по магазинам и выбрали наконец демисезонное, шерстяное, с вязаным воротником-шалью. Я хмуро отказывался от него, пугаясь цены, но Феликс цыкнул на меня и заставил надеть. Такое пальто во всей школе носил только Славка Костин, сын генерала. До этого я ходил в пальто, сшитом еще матерью из отцовской железнодорожной шинели. Мать, чтобы я не стеснялся, пристрочила к его подкладке фабричную этикетку.

"Носи, только не прожги карманов окурками, -- небрежно сказал тогда Феликс. -- Куришь ведь уже?.." И пошел чуть впереди, рассуждая, как полезно быть умным и получать деньги за свои изобретения. Тогда что хочешь, то и купишь: катер, машину, пальто... А для этого надо не тискаться с девочками на горке в Овсяниковском садике, а учиться.

Позднее я узнал, что деньги на мое пальто Феликс занял под свою первую книгу.