Лидия Чарская - Особенная

Когда Гарин улыбнулся, показав ослепительно белые зубы, Лике он напомнил синьора Виталио, ее далекого друга.

— Тетушка-баронесса права, я действительно был занят Ханой все это время! — повторил еще раз князь, входя в комнату и красивым движением головы и стана склонился в одном общем поклоне перед дамами. Потом он бросил портфель, который держал в руке, на сукно стола и тут только, заметя Лику, поклонился ей отдельно, официальным поклоном незнакомого человека, который в силу необходимости обязан быть представленным ей.

— Князь Гарин! — произнесла соседка Лики, в то время когда девушка отвечала смущенным наклонением головки в ответ на его молчаливое приветствие.

«Это — тот самый, который поет так хорошо», — вспомнила Лика относящиеся к князю слова ее брата Анатолия.

Несколько дней тому назад, когда дело концерта в пользу общества было уже решено и Мария Александровна дала свое согласие Лике участвовать в нем. Анатолий, стараясь успокоить светскую щепетильность матери, сказал:

— Отчего бы и не выступить Лике в качестве певицы, я не понимаю. Ведь сам князь Гарин — настоящий аристократ по крови и рождению, а дал вам свое согласие, мама, участвовать со своими песнями в вашем концерте, — и тут же попутно рассказал своей сестре, как дивно поет эти песни князь Гарин, каким успехом пользуются они у избранной публики их круга.

Лике князь понравился сразу своим открытым добрым лицом и смелыми проницательными глазами, где было много открытого благородства, честности и доброты. Баронесса Циммерванд ласково поглядывала на своего племянника.

— Утомился, небось, с Ханой. Все балуешь свою любимицу, вот и поделом тебе! Назвался груздем — полезай в корзину… — проговорила она шутливо, похлопывая по плечу князя.

— В кузов! — в один голос поправили ее обе юные баронессы, ее дочери.

— Ну и в кузов! — ворчливо пробурчала их мать своим басом, — точно я не знаю сама, что в кузов. Обрадовались, что мать в ошибке уличить могли. Вы, детка, не удивляйтесь, — неожиданно обратилась она к Лике, — что они меня ловят на словах. У меня хоть и фамилия немецкая, да и супруг — настоящий немецкий барон, а я вот взяла да и стала на зло всему — русскою. Щи да кашу люблю до смерти, габерзуппы немецкие разные и всякие там миндальности терпеть не могу, а по-немецки знаю два слова лишь: Donnervetter (гром и молния) да «клякспапир» еще, и ничегошеньки больше. Честное слово.

— Клякспапир — не немецкое слово, — пискнула одна из баронесс, которую звали Машенькой.

— Эх, умна! Эх, умна, матушка! — так и набросилась старуха Циммерванд на дочку, в то время как князь Гарин, обе княжны Столпины и Лика громко и весело рассмеялись шутке старухи.

— Silense, [8] Тише. mesdames! — внезапно прозвучал голос Марии Александровны, занимавшей сегодня место отсутствующей председательницы, принцессы Е.

Князь Гарин встал со своего места и прочел месячный отчет общества. Потом стали обсуждать дела о приеме в него многих детей, которых за последние дни отобрали у их хозяек и родственников, дурно обращавшихся с ними.

В ушах Лики замелькали имена и фамилии то смешные, то звучные и красивые, то самые обыкновенные, каких можно много встретить на каждом шагу.

— Двадцать человек детей! — присовокупил секретарь общества, закончив чтение отчета.

— Вы справлялись насчет их бумаг, князь? — спросила его старшая из хозяек дома.

— Как же, как же! Был даже лично, — поклонившись в ее сторону по-французски ответил тот.

— А ты по-русски говори. Нечего тут французить. Господи! совсем они все свой родной язык загнали! — накинулась на него неугомонная баронесса. — Что это? Минуты без французского кваканья прожить не могут, — возмущалась она ни то шутливо, ни то серьезно.

— Слушаю, ваше превосходительство! — вытягиваясь в струнку перед теткой, шутя отрапортовал племянник.

— А есть дети, которые сами пришли, Арсений? — обратилась княжна Дэви старшая, повернув голову к высокому представительному лакею, обносившему в эту минуту чаем общество, помещавшееся за столом.

— Есть, ваше сиятельство, как же! Мещанка Федосья Архипова в кухне дожидается, сидит. Просит позволения войти. Девочка, этак лет четырнадцати, от «мадамы» убегла, от модистки… Говорит били ее там шибко, жизни не рада была своей.

— Зови же ее, Арсений! Зови скорей! — приказала княгиня Дэви лакею.

Тот бесшумно удалился, ступая по ковру мягкими подошвами, и через минуту снова появился в сопровождении чрезвычайно миловидной девочки с наивным бледным личиком и испуганными детскими глазами.

— Какая хорошенькая! — успела шепнуть княжна Дэви младшая, наклонившись к уху Лики. — Просто картинка! И такую бедняжку они могли обидеть!

Однако, «картинка» была далеко не в приятном настроении духа от внимания стольких нарядных и важных барынь. Она пугливо смотрела на них изподлобья своими детскими глазами и, то и дело закрываясь рукавом кофты, стыдливо краснела и потупляла глаза.

— Не бойся, милая, подойди сюда, — ласково обратилась к ней хозяйка дома.

Но Феня Архипова только метнула на нарядную барыню тем же смущенным и испуганным взором и приблизилась лишь по новому приглашению к зеленому столу.

— Как тебя зовут, мой голубчик? — обратилась к Фене Архиповой, княжна Дэви старшая.

— Федосьей-с, Феней звать, — отвечала та и вспыхнула до корней волос.

— Чем недовольна, на что нам жалуешься, голубушка? — обратилась Мария Александровна к Архиповой.

По свеженькому личику Фени пробежала судорога; оно разом искривилось в плачущую гримасу, и прежде чем кто-либо мог того ожидать, девочка с громким рыданием упала к ногам старшей княжны, сидевшей у края стола, и запричитала, всхлипывая, как маленький обиженный ребенок:

— Барыня… голубушка… родненькая… да, что же это такое! Да сколько же времени это продолжаться будет. Господи! Что за напасть такая! Ведь били меня, так били у мадамы нашей, чуть что не пондравится ей самой, али мастерицам, за волосы, либо за ухо трепали. А реветь зачнешь, еще того хуже осерчает хозяйка, грозилась и вовсе в гроб вогнать… Ну я и прибежала сюды, значит, потому, как слыхала, что заступятся здесь, — всхлипывала Феня.

— А что же ты слышала? — вмешалась старая баронесса, обращаясь к девушке.

Плач Фени разом прервался. Глаза блеснули, она поборола остаток робости и смущения и, доверчиво взглянув на старуху, она сказала:

— Слыхала, значит, как при мне у мадаминых заказчиц разговор был, что барыни ласковые «обчество» собирают такое, в котором обиженных детей в приют определяют, али на места. Услыхала, значит, и побегла сюда кряду, тишком побегла, чтобы никто не узнал. Думала не здеся, выгонят, — чуть слышно закончила девочка свою сбивчивую, расстроенную речь и вдруг бухнула снова на колени и снова заголосила истошным голосом.